Рив поместил свои мозги под строгую изоляцию, сосредоточившись на изображении пляжа, и позволил своему телу закончить работу. Во время его погружающегося ритма, Принцесса кончила, ее тело обхватило его в серии пульсаций, словно кулак, сжимающий в тисках его пенис.
Поэтому его член цеплялся за нее, наполняя ее.
Он вышел из нее, как только смог, и начал свое падение в ад. Он уже чувствовал воздействие яда от ее треклятой сетки. Покалывание распространилось по всему телу, нервные окончания его кожи время от времени мигали в приступах боли. И станет еще хуже.
Принцесса выпрямилась и подошла к платью. Из потайного кармана она достала длинный кусок красного атласа и, не отрывая от него взгляда, обмотала его между ног и завязала серией аккуратный бантов.
Ее рубиновые глаза сияли от удовлетворения, когда она убедилась, что ни единая его капля не выскользнула из нее.
Рив ненавидел это, и Принцесса это знала, вот почему она не возражала, когда он быстро выходил из нее. Она прекрасно понимала, что он хотел запихнуть ее в отбеливающий раствор и заставить мыться до тех пор, пока остатки секса не исчезнут из нее, будто их там вообще не было.
— Где моя десятина? — спросила она, натягивая платье.
Его зрение раздвоилось от яда, когда он подошел к пиджаку и вынул маленький вельветовый мешок. Он кинул его, а она поймала.
Внутри лежало двести пятьдесят тысяч долларов рубинами. Готовыми к огранке.
— Ты должен вернуться домой.
Он слишком устал, чтобы играть в эти игры.
— Эта колония — не мой дом.
— Ошибаешься. Сильно ошибаешься. Но ты вернешься. Гарантирую это. — На этой ноте она испарилась в воздухе.
Рив обмяк, положив ладони на стену хижины, когда зловещая волна истощения прокатилась по нему.
Когда открылась дверь, он выпрямился и подобрал штаны. Трэз ничего не сказал, просто вошел внутрь и помог принять устойчивое положение.
Риву было плохо и станет еще хуже, но оделся он самостоятельно. Это было важно для него. Он всегда одевался сам.
Когда пиджак вернулся на должное место, галстук обвил его шею, а трость оказалась в руке, его лучший друг и телохранитель поднял его на руки и словно ребенка понес к машине.
Глава 36
Человеческий стресс, словно гелий в воздушном шаре. Избыток давления, всякого дерьма и плохих новостей… и вечеринка по случаю дня рождения летит под откос.
Фьюри снова открыл свою прикроватную тумбочку, хотя только что в нее заглядывал.
— Дерьмо.
Где, черт возьми, весь его красный дымок?
Он достал почти пустой пакетик из нагрудного кармана. Едва ли хватит даже на один тонюсенький косяк. А, значит, ему бы лучше бежать сломя голову в «ЗироСам», прежде чем Преподобный закроет клуб.
Фьюри натянул легкий пиджак, чтобы по возвращении назад было куда спрятать полный мешочек, затем сбежал по парадной лестнице. Когда он достиг вестибюля, голова ожила и скорчилась от боли, заполненная Десятью Основными Причинами, приведенными колдуном, по которым Фьюри, сын Агони — Полный Мудак:
Номер десять: умудрился вышвырнуть себя из Братства. Номер девять: Наркоман. Номер восемь: ругается с близнецом, беременная шеллан которого в плохом состоянии. Номер семь: Наркоман. Номер шесть: плюет на женщину, с которой хочет быть, прогоняя ее прочь. Номер пять: врет ей, чтобы скрыть свою зависимость от наркотиков.
Или это тоже подпадает под номера девять и семь?
Номер четыре: подвел своих родителей. Номер три: Наркоман. Номер два: влюбился в вышеупомянутую, изгнанную им же женщину…
Черт.
Черт.
Черт.
Он влюбился в Кормию? Как? Когда?
Колдун заглянул в его голову. Да к черту это, напарник. Закончи список. Давай же. Окей… думаю, номером один пойдет «наркоман», не так ли?
— Куда ты собрался? — раздались сверху слова Рофа, звучащие, словно голос совести, и Фьюри замер, положив руку на дверную ручку.
— Куда? — спросил король.
Никуда конкретно, не оборачиваясь, подумал Фьюри. Просто схожу с ума.
— Прокачусь, — сказал он, поднимая над головой ключи от машины.
В данный момент ложь не беспокоила его совесть. Он просто хотел, чтобы все убрались с его дороги. Когда он получит свой красный дымок, найдет в нем успокоение, и его голова перестанет быть тикающей самодельной бомбой, он вернется назад и будет готов пообщаться.
Роф начал спускаться вниз по лестнице, и топот его ботинок по ступеням напоминал звук пощечин. Фьюри повернулся лицом к королю, в его груди начинала закипать злость.
И кто бы мог подумать, настроение Рофа тоже не было праздничным. Его брови за оправой очков низко опустились, удлинились клыки, а тело стало чертовски напряженным.