C затаенной тоской она наблюдала за пеной, стекающей по его торсу и крепким, гладким бедрам. Кормия задумалась, позволил бы он ей присоединиться к нему. Невозможно было предугадать наверняка. В отличие от некоторых своих сестер, она не умела читать чужие мысли.
Но в действительности, могла ли она представить себя, стоящей перед ним под теплой струей воды, положив руки на его кожу…?
Да. Да, она могла.
Праймэйл скользнул мылом по груди и животу. Затем положил ладони между бедрами, проводя рукой по своему достоинству. Теперь его движения стали разочаровывающе скупыми.
Было странной пыткой, сладостной болью смотреть на Праймейла в этот интимный момент. Она хотела, чтобы он длился вечно, но прекрасно понимала, что потом ей придется жить этими воспоминаниями.
Когда он выключил воду и вышел, она подала ему полотенце так быстро, как только могла, торопясь скрыть вид его тяжелой плоти от своего взгляда.
Праймэйл вытирался, и мышцы под его золотистой кожей то напрягались, то расслаблялись. Он обернул полотенце вокруг бедер, потянулся за другим и просушил волосы, промокая тканью густые мокрые волны. В мраморной комнате раздавался громкий шорох от трения махровой ткани.
А, возможно, это ее сердце билось так громко?
Когда он закончил, его волосы спутались, но он, казалось, этого не замечал. Затем он посмотрел на нее.
— Я должен поспать. У меня осталось всего четыре часа, и, возможно, я лягу прямо сейчас.
Она не поняла, что он имел в виду, но кивнула.
— Хорошо, но Ваши волосы…
Он прикоснулся к ним, как будто только что осознал их наличие.
— Можно я их расчешу? — спросила она.
На его лице появилось странное выражение.
— Если хочешь. Кое-кто… кое-кто однажды сказал мне, что я с ними небрежен.
Бэлла, подумала Кормия. Это сказала Бэлла.
Она не могла точно определеть источник этой твердой уверенности, но все же знала это наверняка…
Ну, кого она обманывает? В его голосе звучала боль. Вот как она узнала. Его тон был словесным эквивалентом взглядам, которые он украдкой бросал на Бэллу, сидя напротив нее за обеденным столом.
И хотя это казалось незначительным, Кормия хотела расчесать его волосы, чтобы заменить воспоминания о Бэлле собой. Она хотела затмить своим образом другую женщину в памяти Праймэйла.
Собственничество — это проблема, но она не могла изменить свои чувства.
Праймэйл протянул Кормии щетку и вопреки ее ожиданиям, сел не на край глубокой ванны, а на кушетку, стоявшую рядом с кроватью. Затем положил ладони на колени и опустил голову, ожидая ее.
Подойдя к нему, девушка подумала о том, как сотни раз расчесывала волосы своих сестер. Но в этот момент она не знала, как пользоваться инструментом в своих руках.
— Скажите, если я причиню вам боль, — попросила она.
— Не причинишь. — Мужчина протянул руку и взял пульт. Когда он нажал на кнопку, комнату наполнили звуки оперы, которую он всегда слушал.
— Как красиво, — сказала она, впитывая тягучее звучание мужского тенора. — Какой это язык?
— Итальянский. Это Пуччини. Песнь любви. О человеке, поэте, который встречает женщину, чьи глаза украли его сердце… Один ее взгляд лишил его сна, видений и пустых иллюзий, заменив их надеждой. Он поет ей о себе, своем наследии и значении, а завершая соло, вопрошает о будущем.
— Как называется эта песня?
— «Che Gelida Manina».
— Вы часто слушаете ее, не так ли?
— Это мое любимое соло. Зейдист…
— Что Зейдист?
— Ничего. — Он покачал головой. — Ничего…
Когда голос тенора нарастая, достиг крещендо, она перекинула волосы Фьюри на спину и стала расчесывать их осторожными, нежными движениями. Шуршание щетинок по волосам слилось со звуками оперы, и Праймэйл, должно быть, успокоился, его грудная клетка расправилась, и он издал долгий и медленный вздох.
Расчесав кончики, Кормия продолжила, приглаживая волосы свободной рукой. Высыхая, пряди становились гуще и ярче, после каждого движения щеткой волны формировались вновь, превращаясь в привычную гриву.
Но она не могла делать это вечно. Так жаль.
— Думаю, я закончила.
— Ты не расчесала меня впереди.
Ну, вообще-то расчесала.
— Хорошо.
Она обошла Фьюри и встала перед ним. Было трудно не заметить, как он широко раздвинул бедра, будто желая, чтобы она встала между ними.
Кормия шагнула в предоставленное им пространство. Его глаза были закрыты, губы слегка разомкнуты, золотые ресницы лежали на высоких скулах. Мужчина наклонил голову в таком же приглашении, что предлагали его рот и бедра.