— Они вас очень обидели, не так ли?
— Да, они нанесли нам самый настоящий ущерб.
— Я рада, что они это сделали.
— А я рада, что вы об этом сказали, — без раздражения ответила Элен. — Я думала, что у вас минимум моральной ответственности. А теперь вижу, что вы действительно злая и коварная.
— Что вы намерены со мной сделать? Вы же не можете превратить меня в Миа?
— Конечно, я этого не могу. Я бы хотела, но время уже упущено. Слишком поздно. Мы ничего не сможем поделать с провалившимся экспериментом. Эксперименты проваливаются, такое случается, на то они и эксперименты. Но мы можем приостановить подобные неудачи и попытаемся достичь каких-то результатов.
— Вот как!
— Вы медицинский экономист. Вы сами привыкли судить об этих процессах. Не так ли? И как же вы оцениваете лечебные методики, обманывающие людей и плодящие сумасшедших?
— Элен, вы хотите сказать, что другие пациенты NTDCD ведут себя так же странно, как я?
— Нет, я вовсе не это имела в виду. Большинство из них оказались образцовыми пациентами. И таких людей мне искренне жаль. Они прошли курс лечения, поверив в успех и исполнив свой долг перед обществом. А теперь они станут совершенно беспомощными, обреченными на долгие страдания. Из-за безрассудных бунтарей вроде вас.
— Это замечательные новости, — засмеялась Майа. — От них я чувствую себя такой счастливой! Как приятно узнать, что у меня есть единомышленники… И снимки вы вернули мне! Это плохие снимки, но, по крайней мере, они наглядно доказывают, что я — не Миа.
— Они ничего не доказывают.
— Нет, доказывают. Могут. А я могу доказать, что мне теперь стало лучше. Я докажу, что я лучше, чем Миа. Ну, давайте, действуйте. Отключите меня от этих медицинских мониторов. Я докажу свою состоятельность и заставлю всех ее признать. Я стою в этом мире гораздо больше ста тысяч жалких марок.
— Вы ничего мне не докажете.
— Посмотрим. Это мы еще посмотрим. Откуда вы знаете? Вы богаты и знамениты, вас обожают мужчины, у вас одна из лучших коллекций искусства двадцать первого века. Много работы и так далее, но что это, по сути, доказывает? Скажите мне, кто ваш любимый фотограф?
— Мне надо подумать, — немного помедлила Элен. — Хельмут Вайсгербер.
— Что, этот тип, снимавший арктические пейзажи? Альпинист? И вам действительно нравится Вайсгербер?
— Настолько, что я вышла за него замуж.
— Вы и правда считаете, что Вайсгербер лучше Капассо? Но Эрик Капассо был таким чувственным и живым. Должно быть, Капассо умел хорошо веселиться.
— Капассо при всем его огромном таланте не смог избавиться от сентиментальности. В душе он чувствовал себя художником театра. Настоящим оформителем. Но Вайсгербер… Никто не способен сравниться с классическим Вайсгербером. Готова признаться, что мне нравится его серия «Мертвые листья».
— Это я заказала ее.
— Неужели, Элен? Фантастика…
Раздался робкий, тихий стук в дверь.
— Я просила принести нам минералку, — объяснила Элен. — Они здесь все так медленно делают. — Она повысила голос: — Entrez.
Дверь открылась. Это была Бретт.
— Входи, Бретт. — сказала Майа. — А у нас тут возник небольшой спор об искусстве.
Бретт положила на пол свой рюкзак.
— Бретт, это Элен. Я хочу сказать, Натали. Извини меня.
— Здесь нельзя находиться, — проговорила Элен, поднявшись со стула. — Боюсь, что мне придется попросить вас выйти.
— Я помешала, — сказала Бретт, поправив свои наглазники. — А я-то думала, что вы бьете ее резиновой палкой или что-то в этом роде, и пришла это засвидетельствовать.
— Мы разговаривали о фотографии, — сказала Майа.
— Она хочет научить вас особой манере поведения?
— Нет, думаю, что смысл — в уничтожении медицинской поддержки продления жизни. Очевидно, это доставляет обществу массу хлопот.
—Да. Это действительно важно. Кучка богатых геронтократов и какие-то поддельные медицинские средства. Должно быть, это потрясающе. — Бретт приблизилась к окну и поглядела вниз. — Хороший вид, если вам нравятся большие растения.
Элен изумленно уставилась на нее.
— Мисс, это полицейский допрос. Он строго секретен. У вас здесь нет никаких дел.
— Что вы собираетесь делать с этими ребятками из виртуальных миров?
— Эту тему мы еще не затрагивали, — ответила Майа.
— Вы имеете в виду, что они раскачивают Вселенную, в то время как вы, две старые коровы, сидите здесь и рассуждаете о фотографии. — Бретт взялась указательным пальцем за оконную задвижку. — Типично.
— Я убедительно прошу вас выйти отсюда, — сказала Элен. — Вы не просто ведете себя недопустимо грубо, вы нарушаете закон.
— Эх, было бы у меня оружие, — мечтательно проговорила Бретт, — я бы вас обеих пристрелила. — Она открыла окно.
— Бретт, что ты делаешь?
Бретт пролезла сквозь распахнутую оконную раму и ступила на карниз.
— Остановите ее! — торопливо попросила Майа. — Арестуйте ее!
— Остановить ее сейчас? У меня нет оружия.
— Боже мой, почему у вас нет оружия?
— Неужели я похожа на человека, который носит оружие? — Элен подошла к окну. — Мэм, пожалуйста, вернитесь.
— Я хочу спрыгнуть, — невнятно пробормотала Бретт.
Майа подскочила к окну. Бретт стремительно отодвинулась за выступ.
— Бретт, это глупо. Пожалуйста, не делай этого! Ты не должна этого делать. Поговори с нами, Бретт. Вернись сюда.
— Вы не желаете со мной разговаривать. А я не могу сказать ничего для вас полезного. Вы просто не хотите, чтобы вас расстраивали, вот и все.
— Вернись, пожалуйста, — принялась умолять ее Майа. — Я знаю, что ты храбрая. Тебе незачем это мне доказывать.
Бретт закрыла лицо руками. Ветер трепал ее волосы. — Эй, кто-нибудь! — выкрикнула она, обращаясь к прохожим внизу. — Я сейчас спрыгну вниз.
Майа и Элен толкались у окна.
— Я должна спасти ее, — заявила Майа, забравшись на подоконник.
— Нет, вы этого не сделаете. Вы арестованы полицией и находитесь под стражей. Садитесь.
— Я не сяду!
Элен повернулась и что-то сказала собакам по-французски. Белая собака подбежала к открытой двери. Платон поднялся, молча уставился на Майю и глухо зарычал. Майа села. Элен высунулась из окна.
— Перестань пялиться на меня, ищейка! — вскрикнула Бретт. — У меня есть полное право покончить с собой. И ты его у меня не отнимешь.
— Я согласна, что это ваше неотъемлемое право, — проговорила Элен. — И никто не намерен лишать вас ваших прав. Но вы не успели все как следует обдумать. Вы очень расстроены и, совершенно очевидно, напринимались наркотиков. Ваше самоубийство ничего не изменит.
— Конечно, изменит, — возразила Бретт. — Для меня оно изменит все — окончательно и бесповоротно.
— Вы глубокого ошибаетесь, — старалась убедить ее Элен. Она всеми силами пыталась утешить девушку. — Это глубоко заденет всех, любивших вас. И если вы сделаете это сознательно, то лишь разочаруете всех здравомыслящих людей. — Элен повернулась и быстро глянула на Майю. — Это одна из подружек Поля, не так ли? — прошептала она. — Я ее никогда не видела.
— Она еще просто ребенок, — сказала Майа.
— Напомните, как ее зовут?
— Натали.
Элен снова высунула голову:
— Натали, посмотрите сюда! Натали, остановитесь! Натали, поговорите со мной!
— Вы думаете, мне хочется жить вечно? — сказала Натали. И прыгнула.
Майа бросилась к окну. Натали лежала на мостовой, около нее столпились несколько прохожих. Люди звонили по нетлинкам, пытаясь вызвать скорую помощь, наперебой давали советы.
— Я не в силах на это смотреть, — призналась Элен и вздрогнула. Она отодвинулась от окна, вернулась в комнату и взяла Майю за руку.
Майа высвободила руку.
— Я столько раз это видела, — устало произнесла Элен. — Они делают это просто. Сосредоточиваются, отбрасывают сомнения, берут себя в руки и кончают счеты с жизнью. Это волевой поступок. Поступок очень сильного человека.
— Вы могли бы позволить мне последовать ее примеру.