Впереди еще один тоннель. Склон горы над ним был вымазан белой краской, словно какой-то исполинский Том Сойер пытался выкрасить не забор, а весь мир. Острый взгляд Ханта различил под краской рисунок. Он слегка притормозил. Да, там была когда-то изображена женщина, обнаженная женщина высотой в сорок футов. Белая краска уже начала стираться, и под ней проступали пышные формы женщины. И выглядела она весьма соблазнительно.
Еще две недели, решил Хант, и белая краска вся слезет: хорошо, если к этому времени он еще будет поблизости. Ханту очень хотелось получше рассмотреть женщину. По резкости линий рисунка он догадался, что и художником тоже была женщина. Мужчины, изображая женщин, обычно пользуются мягкими плавными линиями, каких на самом деле женское тело не имеет, но большинство мужчин этого не знает, потому что они попросту боятся смотреть на женщин. Чтобы оценить женщину, чтобы разглядеть ее внутреннюю силу и жесткость, нужна женщина — и в этом рисунке явно чувствовалась женская рука.
Открытие замазанной картины означало, что день не прошел бессмысленно. Так бывает, когда в углу картины Иеронима Босха находишь маленькую деталь, которую не замечал раньше, хотя видел картину уже сто раз, и вот, на сто первый, вдруг замечаешь эту деталь и крик удивления рвется из груди, и какая тебе разница, если другие совершили это открытие раньше. Для тебя это твое личное открытие, настоящее и бесценное. Оно превращает тебя в Колумба, и Хант, нажимая на газ и снова увеличивая скорость, испытывал именно такие ощущения.
И дальше, в сторону с автострады, через маленькие городишки, жители которых в основном заняты изготовлением разных вычурных поделок, отчего о районе к северу от Залива идет дурная слава среди любителей искусства. И вот дорога перевалила через холм, и, спустившись по длинному пологому склону, Хант неожиданно выехал из сельской местности в пригородный район, который вполне можно было бы перенести в любую другую часть Соединенных Штатов, а потом миновал окраины и въехал в центр города — аккуратный и весь словно срисованный с городов времени освоения Запада.
Милл-Вэлли. Оставив позади магазин стройматериалов, Хант оказался на главной площади. На перекрестке сигнал светофора заставил его остановиться.
Напротив была старая пивнушка. Перед входом стояли три мотоцикла с наклейками, гласящими, что «Иисус бережет», — и, видимо, речь шла о весьма существенных сбережениях, потому что это были мощные «харлей-дэвидсоны», каждый ценою тысячи по три.
Еще один квартал. Хант повернул налево, и его старенький «форд» 1952 года покатил вверх по склону холма. Похоже было, что он ехал по спине гигантской змеи, кольцами свернувшейся на дороге специально для того, чтобы ее раздавили. Он доехал до едва заметной проселочной дороги, отходящей в сторону от шоссе, и чуть было не проскочил мимо, но дернул рычаг, переключая скорость с третьей на вторую, одновременно с этим развернул передние колеса вправо и нажал на тормоз.
Машину занесло, он выключил зажигание и отпустил тормоз, и машина своим ходом поехала по проселочной дороге, постепенно замедляя ход, а Хант сидел, сложа руки, позволяя машине катиться по инерции, и ничуть не удивился, когда автомобиль остановился в дюйме от двери гаража.
В отличие от Америки цивилизованной, где гаражи строятся либо вплотную к дому, либо неподалеку от него, здесь гараж стоял на самом краю обрыва, а сбоку от него Хант увидел ступеньки, ведущие вниз.
Хант пошел по ступенькам, и тут путь ему преградили четыре человека в длинных розовых одеяниях — здоровенные парни с непроницаемыми коричневыми лицами. Они стояли, скрестив руки, и в упор смотрели на Ханта.
— Я Ферди...
— Мы знаем, кто вы, — оборвал его один из людей в розовом. — Следуйте за нами.
Двумя пролетами ниже, на узком выступе скалы, примостился домишко — серое деревянное здание с окнами на все четыре стороны.
Не проронив ни слова, четверо в розовом повели Ханта в дом, и он оказался в маленькой комнате с розовыми стенами. В комнате раздавался какой-то странный писк. В центре помещения Хант увидел огромный металлический ящик.
По бокам ящика торчали грязноватые сапоги для верховой езды и клетчатые бриджи.
— Он здесь. Всеблагой Владыка, — произнес голос за спиной Ханта.
— Уйди отсюда, Христа ради, — донесся голос из-за ящика.
Потом Хант остался в одиночестве. Он слышал, как за его спиной закрылась дверь, как из ящика донеслась новая серия попискиваний, и наконец:
— Ч-черт! — и из-за игрового автомата высунулось толстое лицо. — Итак, ты и есть тот самый янычар? — спросило оно.
— Я Фердинанд Де Шеф Хант, — ответил Хант, который не знал, зачем он здесь и что такое янычар. Знал он только одно: что двое владельцев фирмы дали ему бессрочный отпуск с полным содержанием и оплатили всю дорогу до Сан-Франциско.
— А эти два трепача с Уолл-стрит не соврали? Ты действительно большой мастер?
Хант не знал этого и пожал плечами.
Шрила Гулта Махеш Дор встал со стула. И сидя, и стоя, он все равно был ниже, чем игровой автомат. На нем были бриджи в красную, коричневую и белую клетку, темно-коричневые высокие сапоги и золотисто-бежевая майка с тремя обезьянками — не видеть зла, не слышать зла, не говорить зла. Майка туго облегала его мягкую и округлую, почти женскую грудь.
— Возьми стул, — сказал он. — Ты знаешь, чего я хочу?
— Я даже не знаю, кто ты есть, — ответил Хант, усаживаясь на вращающийся стул, обтянутый черной кожей, — такой же стул был и у Дора.
Дор внимательно посмотрел на Ханта и откинулся на спинку своего стула.
— Как тебя, кроме Ханта?
— Фердинанд Де Шеф Хант.
— О'кей. Пусть будет Фердинанд. Можешь звать меня Шрилой, или Великим Всеблагим Владыкой, или Богом, как тебе больше нравится. — Он еще раз пристально посмотрел на Ханта. — В раю возникли проблемы, дружище.
— В раю всегда проблемы, — проронил Хант.
— Я рад, что ты это понимаешь. Тогда ты должен понимать, зачем мне нужен ангел мщения. Как его — серафим или херувим? Не помню, я всегда их путаю. Я никогда не был особенно силен в теологии. Вот бизнес — это мое. Ладно, Фердинанд, перейдем к делу. — Не прерывая разговора, Дор снова повернулся к своему игровому автомату — это был электронный пинг-понг, — нажал красную кнопку, и по экрану от одного края к другому поползла белая точка.
Дор ухватился руками за обе рукоятки — и справа, и слева — и, время от времени бросая косой взгляд на экран, начал манипулировать рычагами. По обоим краям экрана вверх-вниз, повинуясь движениям рук Дора, двигались короткие вертикальные линии. Белая точка, все ускоряя движение, ударялась об эти линии и отскакивала к противоположному краю экрана. Хант как завороженный следил за ней. Дор продолжал говорить, не слишком внимательно следя за игрой.
— Так вот, к делу, — повторил он. — Во вторник вечером я собираюсь устроить тут одну грандиозную штуку, а два каких-то типа путаются под ногами. Они были в моем дворце в Патне — это наш Пентагон в Индии — и устроили там жуткий разгром. Разогнали моих телохранителей и забрали с собой одну из моих телок.
— А кто они? — спросил Хант, все еще не понимая, при чем тут он.
— Сейчас дойду и до них.
«Бип-бип-бип!».
— Примерно неделю назад был убит один предатель. Потом был убит один из моих людей. А потом еще один. Прямо здесь — в Соединенных Штатах этой вашей Америки, и это меня просто выводит из себя. «Бип-бип-бип!».
— И всех их не просто убили, а переломали шеи, и мои старики с кальсонами на голове заныли и заскулили что-то насчет древнего проклятия.
«Бип-бип-бип!».
— И все это дело рук двух человек, и сдается мне, они где-то тут, неподалеку. Вот почему я прячусь в горах, вместо того чтобы жить в городе.