Современному светскому человеку, наверное, трудно понять и прочувствовать, что значит умереть без покаяния. Для верующих же, каковыми были супруги Петровы, это означало, что грехи усопшего не отпущены, а теперь бессмертной душе его предстояло страдать, а может, и гореть в адском пламени…
Не то чтобы Андрей Федорович был каким-то особенным грешником, но известно, что «несть человек, иже жив будет и не согрешит».[1]
Любовь и вера несчастной молодой вдовы были столь сильны, что для нее не существовало ничего невозможного – пока жива Ксения, пока еще бьется ее любящее сердце, для Андрея остается возможность причастия и покаяния. Ксения станет Андреем! Она отмолит его грехи и своей праведной жизнью заслужит ему Царствие Небесное! «Любовь… все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает…»[2]
Суету земного мира отвергши…
Прочувствовав, как непрочно все земное, сколь оно суетно и зыбко, Ксения избавилась от мирских привязанностей: раздала все имущество, дабы ничто мирское не мешало ее служению Богу, которому она решила отныне себя посвятить. Дом с участком она подарила своей давней знакомой Прасковье Антоновой, наказав, чтобы впоследствии здесь организовали приют для неимущих, что и было выполнено. Но говорили, что это решение далось ей не вдруг. В своих молитвах молодая вдова просила вразумления, как ей жить дальше, и во сне ей было явление преподобной Марии Египетской, возвестившей о благословении рабы Божией Ксении на подвиг юродства Христа ради. Так Ксения получила поддержку высших сил, ведь считается, что иначе этот духовный подвиг невозможен, невыносим.
И вот во имя Божие и для спасения души своего мужа Ксения Григорьевна решила стать Андреем Федоровичем. С этого момента она больше не реагировала, когда к ней обращались по имени, но всегда откликалась на Андрея Федоровича. Если же кто-то обращался к ней как к Ксении Григорьевне, она спрашивала: «Что вам за дело до покойной Ксеньюшки?», утверждая, что это не Андрей Федорович скончался, а Ксения Григорьевна. Она надела на себя белье и мундир усопшего супруга и носила эту одежду до тех пор, пока та не истлела.
Полный отказ Ксении от всех мирских благ вызвал недоумение и даже негодование у ее родных и близких. В попытке остановить расточительность несчастной вдовы, по их мнению от горя лишившейся рассудка, они обратились за помощью к начальству ее умершего мужа. Ксению вызвали на беседу, во время которой выяснилось, что она вполне здорова и осознает все, что делает. Потому за ней было оставлено право распоряжаться своим имуществом по собственному усмотрению.
Ксению, одетую в мундир Андрея Федоровича, теперь нередко видели на Петербургской стороне, где располагался приход церкви Святого апостола Матфея. Тогда там проживали люди простые, далеко не богатые. Странный внешний вид бездомной, иносказательность ее речей и кротость поведения часто служили злым людям, особенно беспризорным детям, поводом глумиться над юродивой. Блаженная всегда безропотно сносила все издевательства. Лишь однажды, в ту пору, когда уже некоторые люди почитали ее угодницей Божией, обитатели Петербургской стороны видели Ксению крайне рассерженной. В тот раз, как обычно, лишь завидев кроткую бродяжку, дети стали ее дразнить и смеяться. Все больше распаляясь, они стали забрасывать ее камнями и грязью. Жестокость детей зашла так далеко, что даже блаженная не смогла стерпеть. Грозя обидчикам палкой, с которой всегда ходила, она в гневе бросилась на них. Те, кто видел происходящее, ужаснулись. Немедленно были приняты меры, чтобы больше никто не смел обижать юродивую.
К тому моменту многие уже поняли, что Ксения не простая бездомная, стали ее жалеть и старались помочь кто чем может, особенно когда одежда ее со временем совсем истлела. Теперь на ней были попеременно то красная юбка и зеленая кофта, то, наоборот, зеленая юбка и красная кофта. Возможно, одежда эта повторяла цвета мундира ее горячо любимого мужа, или она избрала эти цвета как истинно верующая, потому что в христианстве красный символизирует жертву Христа (цвет Его крови) во имя спасения людей, а зеленый является олицетворением надежды. Кроме того, Ксению никогда не видели в теплой одежде. На ногах у нее и зимой, и летом, в любую погоду не было ничего, кроме изорванных башмаков. Вид женщины в жалких лохмотьях во время проливных осенних дождей и зимой, в лютые петербургские морозы, не мог не вызывать сострадания. Многие, ж, алея бездомную, предлагали ей и теплую одежду, и обувь, пытались дать денег… Только Ксения ничего этого не принимала, совершая подвиг духовной и телесной нищеты из любви к ближним. Лишь изредка она соглашалась взять у добрых людей копейку или, как она называла, «царя на коне», но сразу же отдавала эти монеты с изображением всадника другим нищим, ничего не оставляя себе.