Мистическая линия в романе прослеживается не только в связи с картиной, но и в связи с трагическим событием — обрушением церкви в Перудже. Архивариус переживает тоже и чудо, и трагедию.
Все нити завязаны на проблеме отношения человека к самому себе и к Богу. Это европейский человек — христианин, это он проверяет себя, это его отношение к добру и злу, его смирение и его высокомерие и, разумеется, отношение к любви. Любовь есть последнее чудо, наша последняя хрупкая связь с Богом.
В романе освещается также роль художника. Он — носитель томления, но томление художника связано скорее с удивлением, чем с верой. Удивление обогащает человека, вера означает конечное, отсекающее другие возможности. Если посмотреть так, то удивляющийся художник — это Моисей в жизни, тот, кто никогда не войдет в обетованную страну, в царство веры.
Как я уже говорил, книга моя — рассказ от первого лица. Фактически в ней три рассказчика. Правильно? Как всегда случается при изложении от первого лица: автор находится позади всех действующих лиц, раскрывает свои планы постепенно. Только он один может судить, где правда, а где ложь.
В современном Ватикане архивариус находит записи XV века, вышедшие из-под пера рассказчика и художника. Никто не видел этих документов, они исчезают неожиданно, так же как и появились. Были ли они в действительности или существовали только в голове архивариуса? Придумал ли он все это, чтобы оправдать себя и свой злодейский поступок? Со стороны автора совета нет, право ответить на вопрос остается за читателем. Но события и поступки героев, о которых повествуют документы, придают живость и красочность всему роману.
Правда, архивариуса они гнетут, он изнемогает от них? Он сидит в тюрьме и мирится с этим, потому что знал любовь? Или это бедняга, который лжет, чтобы спрятать свою неспособность любить?
Но сложность еще и в том, что, возможно, архивариус лжет и одновременно излагает более глубокую правду о современном европейском человеке. Как Сизиф, тащит он к вершине свою ношу — любовь. Многократно срываясь. И всегда начинает этот путь снова.
Что касается формы романа, то я использовал в ней отдельные эпизоды нашей истории, наших мифов и нашей литературы. К примеру: 3-го мая 1808 года картина с изображением Мадонны была увезена из Лигурии. Случайная дата в романе. Но эта дата касается картины Гойи «Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 г.», одной из его важнейших работ. На ней изображена сцена казни, место действия — Испания в период наполеоновских войн. Религиозный тон картины сохраняется, так художники столетиями рисовали духовное, борьбу за освобождение души во имя веры. Гойя же создал политическую картину. Мечта о спасении веры заменена здесь мечтой о свободе, которая кажется недостижимой, но именно поэтому она и ценна, за нее стоит бороться. Нечто совсем новое в истории искусства.
Из Библии я взял мотивы, понятия и образы типа: Потоп, стены Иерихона, Благовещение, Иосиф. Из Шекспира пришел еврей Шейлок, а из Диккенса — Урия Хип. Внимательный читатель найдет в тексте также строки из книги Псалмов и лирических текстов Улава Булля.
Но я не хочу, чтобы читатель искал в тексте знакомое. Отдельные части книги сложены вместе подобно тому, как вся наша история подсознательно живет в нас целиком. Мы не можем воскрешать ее простым обозначением дат, перечислением наследников королей, но история — камертон в нашей жизни.
Точно так же обстоит дело с нашими сказками. Может, когда-то они были написаны неким поэтом, как легенда об Амуре и Психее, записанная Апулеем в его «Золотом осле» во втором веке нашей эры. Но на протяжении веков эта легенда видоизменялась, дополнялась и появлялась уже как новое произведение — во Франции как «Красавица и чудовище» мадам Лепри де Бомон, в Норвегии как народная сказка «Полярный медведь король Валемон». Более 1500 вариантов этой сказки о любви насчитываем мы в наши дни.
Сказка никогда не кончается. Она всегда как бы в развитии. Ее рассказывают и перенимают, дополняют, видоизменяют. И так без конца. Все это происходит незаметно, вбирая наш опыт.
Моя книга не только по форме восходит к сказке, в ней косвенно говорится о задачах сказки, о ее воздействии. Рассказчику отведена важная роль, но такая же по важности и роль слушателя, эти персонажи прошлого равноценны.