Один из главных идеологов религиозных гонителей В. Скворцов, он же редактор «Миссионерского обозрения», издал свою книжку «Миссионерский посох». Этот чиновник по особым поручениям, статс–секретарь, мастерски «подгоняет» почти всех так называемых сектантов под одно понятие — «штундисты». Вот какой «квалифицированный винегрет» у него подучился:
1) штунда плотская, штундо–баптисты, Евангелики, или пашковцы–некрещенцы и штундо–молокане;
2) штунда духовная и штундо–пашковцы–неперекрещенцы;
3) штундо–субботники и штундо–жидовствующие;
4) штундо–малеванцы и штундо–духоборы.
Шалапутство и иоаннитство, по мнению Скворцова, «открывают у себя почву для штундизма» [320]. В адрес последних, так сказать, предупреждение: ждите, скоро «прилетят скворцы».
Что может понять из этого неискушенный в религиозных тонкостях человек? Тут явно видно кровожадное желание всех пустить по этапам. В. И. Ясевич–Бородаевская писала об этом беззаконии:
«В применении же к жизни это законоположение было обставлено так, что по букве его, благодаря разным дополнениям и разъяснениям, все сектанты (курсив Я. — Б. — А.Б.) оказались штундистами, не взирая на совершенную противоположность их религиозных мировоззрений (курсив Я. — Б. — А.Б.)» [321].
Не всякий читатель, возможно, потрудится заглянуть в «Приложения», — так что вот «картинка» глазами члена–корреспондента Императорского Юридического общества:
«Так, например, сектантов Киевской губернии Васильковского уезда с. Снегиревки, Антоновки и др. зимой загоняли далеко в степи к глубоким оврагам для физического угнетения, надеясь повидимому, что с разбитыми физически легче справляться, возвращая в лоно православия; выгоняли их на принудительные работы, заставляя с рассвета до глубоких сумерек голыми пригоршнями насыпать во время лютых морозов снег — женщин в подолы юбок, мужчин в подолы тулупов и переносить эту бессмысленную ношу на далекое расстояние, где эти страдальцы должны были спускаться в овраги и там высыпать снег… И так с утра до вечера «работали» эти труженники Божий под наблюдением урядников, сотских и прочих мелких властей, тут вволю издевавшихся над беспомощными людьми. В сумерки, по возвращении в село, несчастных ставили в ряд у волости, на морозе, с приказанием вытягивать руки; двое стражников держали руки, один — голову, и начинались новые издевательства. Выносили водку и, зная, что сектанты ее вовсе не пьют и не курят, старались насильно всунуть цигарку в рот и залить водки в глотку. Потешившись вдоволь, водку выпивали сами стражники, разбивая пустые бутылки о готовы сектантов. По ночам в окна сектантских домов сыпались груды камней, ломали двери, окна, врывались в хаты, разбирали печи и, избив хозяев, безобразники уходили, оставляя объятых ужасом малых ребят и взрослых в стуже. И под таким страхом приходилось жить ежечасно и ежеминутно! Наступала весна. Радетели–ревнители православия ловили на улице сектантов и палками загоняли по шею в пруд во время половодья, держа их там подолгу и всячески издеваясь над ними. Летом же, женщин гоняли босыми по колючему бурьяну, доколе ноги не покрывались потоками крови, насиловали безнаказанно женщин, насмерть забивали мужчин в холодных (все это совершается в других местах с некоторыми вариациями и поныне). Право, дух захватывает, когда вспоминаешь об этих ужасах, которые можно лишь сравнить с временами инквизиции и пыток» [322].
Несколько позже в упоминавшейся уже брошюре «Вне закона» А. С. Пругавин скажет:
«К сожалению, размеры настоящего сообщения не позволяют нам привести даже самую краткую хронику тех арестов, обысков, ссылок, изгнаний и заточений, которые предпринимались в течение последних двух десятилетий, так как напечатание подобной хроники потребовало бы целой объемистой брошюры или книги» [323].
В разделе историографии мы упоминали о священнике Ф. Титове, произносившем свою актовую речь на соискание ученой степени по богословию (1897 г.). Признав, что у русских православных отсутствуют ясные понятия о своей вере (см. примечание 22), этот соискатель возлагает вину на «либеральную печать».
«К глубокому сожалению, среди наших писателей и даже целых литературных кружков в настоящее время, как и прежде, находятся такие, которые видят в русском сектантстве нечто чрезвычайно хорошее и светлое… Вот что, например, писала еще совсем недавно одна из подобных защитниц и покровительниц сектантства: «Мысль народная растет, направляясь в разные стороны, давая в результате многочисленные секты, обнимающие не одну тысячу человек. Эти секты выделяют своих героев, из коих многие отличаются высокими нравственными качествами и жизнью, отмеченную подвигами и страданиями за веру свою… Вечный обмен мыслей развивает самодеятельность, вырабатывает способность к критическому анализу. С просветлением ума исчезают и понятия, присущие тьме» [324].
Бороться с сектантами, по мнению Ф. Титова, нужно не преследованиями и гонениями, а «ограничительными мерами»:
«В исключительных, особенных случаях по отношению к русскому сектантству, особенно современному, являются необходимыми даже ограничительные меры. Мы убеждены и понимаем, что преследование, гонение сектантов не только бесполезно, но даже и прямо вредно: оно только ожесточает, раздражает их, делает их все более упорными в своих заблуждениях. Но ограничительные меры совсем не преследования или гонение сектантов, и такие меры отнюдь не противны христианской вере, как иные думают» [325].
И ниже: «В отношение к такому направлению современного русского сектантства опять–таки неприложима одна только духовная борьба. Это именно и есть та область, где церковь теряет всякую возможность действовать на убеждение людей. Здесь, очевидно, требуются совсем иные меры, именно ограничительные» [326].
Вспоминается, как лет десять назад в тогдашнем еще Ленинграде писатель М. Чулаки написал статью «Инакобытие». Написал по поводу коммунистов, которые совершенно не чувствовали боли народа, находившегося под богоборческим режимом. Видимо, в ина–кобытии находились и те, кто по священническому своему долгу обязаны были знать простые Христовы истины: милость превозносится над судом.
«Если церковь в деле веры прибегает к орудиям недуховным, — писал Аксаков, — если она обращается к грубому вещественному насилию, то она отрекается от собственной духовной стихии и, отрицая сама себя, перестает быть «церковью», а становится государством, то есть «царством от мира сего» [327].
«Как только нравственные отношения членов Церкви заменяются отношением формально–юридическим, а для поддержания церковного единства начинают употребляться внешне насильственные мероприятия, то это несомненный признак того, что начало церковности начало иссякать в общине, и, чувствуя ослабление своих собственных сил, она открыла недра свои для проникновения туда начала государственного» [328].
Нет, не случайно Победоносцев считал, что без поддержки государства православной Церкви не устоять.
324
328