Есть еще и такое легкомысленное толкование: дескать, Анатоль Франс — парижанин из мира искусства, и в его системе взглядов попросту нет места одаренной женщине с твердым умом и твердой рукой, даже если она и заправляет провинциальной Францией и деловым Парижем. Между тем как Ланг шотландец, а каждому шотландцу известно, что в доме верховодит жена. Меня, однако, такое толкование не убеждает. Я не могу поверить, чтобы Анатоль Франс не знал того, что известно всем. Недурно было бы всем знать столько, сколько знал он. В его книге чувствуются разного рода антипатии, но не антижанновские, а антиклерикальные и антимистические, и вообще уж так он был устроен, что не мог поверить в существование реальной Жанны.
Марк-твеновская Жанна, в юбке до полу, скрывающей столько же нижних юбок, сколько их на жене Ноя в игрушечном ковчеге, была попыткой соединить Баярда с Эстер Самерсон из «Холодного дома» с тем, чтобы получить безупречную американскую школьную учительницу, облаченную в доспехи. Ее создатель, как и создатель Эстер Самерсон, попадает в довольно-таки смешное положение, но поскольку он гений, она, несмотря на всю его ослепленность, все-таки сохраняет правдоподобие, только уже как тип ханжи. Ошибочно скорее описание Жанны, а не общая оценка. Эндру Ланг и Марк Твен одинаково задались целью сделать из нее красивую и очень женственную викторианку, оба признают и подчеркивают ее умение руководить, но только ученый шотландец настроен не так романтически, как лоцман с Миссисипи. Но, в конце концов, Ланг по укоренившейся профессиональной привычке скорее критикует, нежели пишет биографии, а Марк Твен откровенно написал биографию в форме романа.
Протестантам не понять средневековья
Впрочем, был у них один общий недостаток. Для того чтобы понять историю Жанны, недостаточно понимать характер Жанны, нужно уметь разбираться в обстоятельствах эпохи. В условиях XIX–XX веков Жанна как личность была бы совершенно неуместна; так же неуместна, как если бы она появилась на Пикадилли сегодня в своих доспехах XV века. Чтобы увидеть ее в настоящем свете, нужно понимать христианство и католическую церковь, Священную Римскую империю и феодализм в том виде, в каком они существовали и понимались в средние века. Если вы путаете средние века с темными веками, если вы привыкли высмеивать вашу тетушку за то, что она носит «средневековые платья» (подразумевая платья, которые были в моде в 90-е годы прошлого века), и абсолютно убеждены в том, что со времен Жанны мир невероятно шагнул вперед как в моральном, так и в техническом плане, то вам никогда не осознать, почему сожгли Жанну, и тем более не вообразить, что и вы, возможно, голосовали бы за ее сожжение, если бы входили в число ее судей. А пока вы не сможете этого вообразить, вы не узнаете самого важного о Жанне.
Вполне естественно, что на этом у лоцмана с Миссисипи и вышла осечка. Марк Твен, «простак за границей», при виде восхитительных средневековых церквей не испытавший ни малейшего волнения, автор «Янки при дворе короля Артура», где герои и героини средневекового рыцарства — чудаки, увиденные глазами уличного мальчишки, был с самого начала обречен на провал. Эндру. Ланг был более начитан, но, так же как для Вальтера Скотта, средневековье для него было скорее цепью увлекательных романов об англо-шотландской границе, чем высокой европейской цивилизацией, покоящейся на католической религии. Протестантская закваска обоих писателей, все их воспитание и образование внушили им, что католические епископы, сжигавшие еретиков, были способны на любую подлость; что все еретики были либо альбигойцами, либо гуситами, либо иудеями, либо протестантами с самой безупречной репутацией и что инквизиция была сплошной камерой пыток, изобретенной специально для таких людей в виде подготовки к сожжению, — и только. Соответственно они изображают Пьера Кошона, епископа Бовэского, судью, пославшего Жанну на костер, отъявленным мерзавцем, а все вопросы, заданные им Жанне, «ловушками», нарочно придуманными для того, чтобы поймать и погубить ее. Они не сомневаются в том, что полсотни каноников и докторов права и богословия, которые сидели рядом с Кошоном в качестве советников-асессоров, были вылитые его копии, разве что сидели на креслах пониже и в других головных уборах.