— Понятно, — сказала Амура.
— Ясно, — сказала Шура.
И их обеих унесло ветром из кабинета.
— Да что же такое, — пробормотала Пушкарева растерянно и расстроенно.
— Катя, вы в порядке? — Жданов подошел ближе.
— Я что-то… не пойму, — Катя слепо притянула к себе лацкан его пальто и попыталась вытереть им глаза сквозь очки.
Жданову пришлось привстать на цыпочки и, удерживая равновесие, — балерина здесь не он — опереться рукой об стену за её спиной.
Балансируя таким образом, он подождал, пока она вдоволь изъелозит и изомнет дорогую ткань. Он только надеялся, что сможет избежать сморкания.
И Пушкарева оправдала его надежды: сморкаться в него она не стала, но зачем-то прижалась щекой к измочаленному лацкану, да так и замерла.
— Катя, что за чудачества?
— Ну постойте вы немного спокойно, — попросила она. — Вам что, трудно?
Непросто было чувствовать себя идиотом, но Жданов с этим справился.
Постоял.
Подождал.
Наконец, Катя громко вздохнула и выпустила его пальто из своих кулачков.
— Спасибо, — поблагодарил Жданов и попытался привести себя в порядок. — Вы готовы ехать?
— Андрей Павлович, — Катя застенчиво облизнула губы. — У меня к вам огромная просьба.
— Вещайте, — великодушно позволил Жданов.
— Вы не могли бы и дальше держать женсовет подальше от меня?
— Что? — переспросил он, решив, что ослышался.
— Я еще не готова всем признаться, а у девочек не зрение, а рентген. Вы поэтому… ну я не знаю, будьте со мной построже, что ли. Рявкайте на меня при всех — мол, Пушкарева, хватит болтать, марш работать, за что я вам зарплату плачу, да я вас уволю, и все такое. Чтобы я по струнке ходила!
— Катя, вы с ума сошли? Не собираюсь я на вас рявкать при всем Зималетто.
— То есть, в своем кабинете — отлично рявкаете, а как при людях, так сразу приступ ложной скромности?
— Не говорите глупостей, — рявкнул Жданов, — я на вас вообще никогда не рявкаю! А теперь быстрее заворачивайтесь в свое пальто, пока нас никто не остановил. Бегом, Катенька, бегом, помните, нам угрожает торт!
— Фу, — воскликнула она, морщась. — Это такая гадость. Не напоминайте даже.
— Вы не против пообедать в Туле? Мне очень хочется побыстрее покинуть Москву.
— Вы прям как француз, Андрей Павлович.
Осмотр заброшенного производства, который Жданов придумал просто так, для отмазки, неожиданно заинтересовал Пушкареву.
Она с самым сосредоточенным видом бродила из помещения в помещение и задавала миллион вопросов — стоимость коммуналки, налоги, износ здания, потом где-то откопала калькулятор и уселась считать. Потом отобрала мобильник у Жданова и принялась звонить Зорькину.
— Кать, чем вы занимаетесь в собственный день рождения? — заскучал Жданов.
— Да, Коля, я пришлю тебе техническую документацию, — завершила она беседу.
Ему едва удалось вытащить её из гулких цехов.
— Катя, у вас такой залихватский вид, как будто мы действительно собираемся покупать эти площади.
— Ну что вы, — ответила она задумчиво, — у Зималетто нет таких денег. А вот у Никамоды есть.
— И что Никамода собирается делать с этой жестянкой? — удивился Жданов. — Кажется, вы не собирались ничего производить.
— Никамода нет, а вот Зималетто — да.
— Кать, ну пойдемте уже на ужин!
— Конечно, — она ухватилась за владельца здания и потащила его за собой, чтобы весь вечер пытать про налоговые льготы и стоимость земли в Туле.
— Что это, Катя? — закричал Жданов в отчаянии, глядя на мигающую пошлыми лампочками вывеску «Radison».
— Наш отель, — ответила она с неуместным весельем, — хотя вернее сказать: наш мотель.
— Это бордель, а не мотель, — возмутился он.
Катя засмеялась.
— Понимаете, Андрей Павлович, — объяснила она, — секретариат в любой непонятной ситуации заказывает Radisson, вот Амура и заказала по протоколу.
— Но это черт знает что такое, но не Radisson, Катя, — завопил Жданов.
— Это Radison, — и она снова захихикала, — только с одной буквой «s».
Жданов моргнул, соображая.
— Адидас и Абидас, — сказал он наконец. — Черт. Катя, садитесь в машину, мы здесь не останемся.
— Да какая разница, где провести одну ночь, — произнесла Пушкарева умоляюще. Кажется, она едва на ногах держалась.
— Что же, давайте попробуем рискнуть здоровьем, — раздраженно буркнул Жданов, сверх нормы сердитый на всё на свете. Мало того, что весь ужин Катя говорила о какой-то нудятине, так Амура еще определила их в пошлый дешевый мотель, куда даже приличной любовницы не привести, не говоря уж о ценных сотрудниках.
Пушкарева, несколько оробевшая, спряталась за его спиной.
На ресепшен их ждал еще один неприятный сюрприз:
— Жданов Андрей Павлович, номер люкс, — кивнула администратор, — Пушкарева Екатерина Валерьевна, койко-место в номере типа «хостел».
— Койко-место? — переспросил Жданов. — Мы сдаем Пушкареву Екатерину Валерьевну в хоспис?
— Хостел, — ответила администратор невозмутимо, — это было указано при бронировании.
Ну конечно, мелочный мстительный привет от Киры.
— Ну так разместите Екатерину Валерьевну в другой люкс, — нетерпеливо потребовал Жданов.
— У нас только одни люкс.
— Какие приличные гостиницы есть поблизости?
Катя тронула его за рукав.
— Мне смертельно надо прилечь, — прошептала она.
— Ах, черт, давайте ваш единственный люкс.
В номере Катя слепо сбросила пальто и сразу упала в кресло перед телевизором.
Жданов достал из бара бутылку минералки, отвинтил крышку и протянул Пушкаревой.
— Н-не надо, — пролепетала она, — это какая-то странная слабость. Прежде у меня такой не случалось.
Бродя по номеру, он хмыкнул.
У Пушкаревой даже недомогания были классифицированы и подшиты в нужные папки.
— Я не поняла, что это было с койко-местом, — сказала вдруг Катя.
— Действительно не поняли?
— Но это так по-детски, — пробормотала она недоуменно.
Жданов отпил из бутылки, глядя на неё. Ему вдруг стало интересно, а как бы Катя изводила своих соперниц, случись они у неё благодаря какому-нибудь чуду.
— Вы же спите на ходу, Катя. Эта ваша слабость называется недосып. Я выйду на полчаса, а вы примите душ и ложитесь в постель.
— В какую постель? — уточнила она, встревожившись. — На койко-место?
— Вот в эту самую постель, — он указал на двуспальную кровать, покрытую дешевым синтетическим покрывалом с оборками. На холодной серо-голубой ткани были нарисованы вазоны, очевидно, номер претендовал на античный стиль. Слава богу, обошлось без алого алькова, а то разные Жданов извращения в подобных люксах видел.
Катя немедленно отвела глаза от кровати и с большим интересом принялась разглядывать дешевую репродукцию какого-то греческого пейзажа с арками и статуей.
Уши её полыхали.
— А вы?
— И я в неё лягу, — сказал Жданов, страдая всем своим телом, — это двуспальная кровать, Катя. Вы с одной стороны, я с другой. Как два пионера в пионерлагере. Между нами мы положим горн.
— Какой горн?
— Можно меч, как в рыцарском романе. В вашей сумочке есть меч, Катя?
— Там и горна нету.
— Безобразие, — осудил Жданов, цепляясь за бред, который нес, как за алое знамя.
Господи, как он оказался внутри такой нелепой ситуации?
Зачем ему делить постель с Пушкаревой, если можно оставить её здесь, сесть в машину и найти себе куда более приличное пристанище на ночь?
Этот же вопрос читался на бледненьком Катином лице, но она не задала его вслух.
И правильно сделала, можно подумать, что у него целые карманы готовых ответов!
— Ну я пошел, — сбежал Жданов из неловкой невыносимости, захватившей этот дурацкий пошлый номер с ужасающей лепниной и позолоченными вензелями.