— Даже Кира не будет скандалить с человеком, угодившем из-за неё на больничную койку.
— Но ведь это непорядочно, — слабо возразил Жданов.
— А крутить шашни с беременной черт знает от кого секретаршей под носом у невесты порядочно?
— Да не кручу я никаких шашней… И Зорькин еще этот…
— Жданыч, а помнишь ты хотел занять Зорькина прекрасной нежадной моделькой? Мне тут на ум пришла Полечка Цветаева. Дочь миллионера, учится на экономфаке, красавица необыкновенная. Я с ней созвонился — она готова обсудить с Зималетто условия показа в Милане. Снарядим Зорькина не деловую встречу? Он же у нас курирует этот проект.
— И что ты с тобой случилось, что ты перестал все время спорить со мной? — спросил Жданов, растроганно прижимая раскраску к груди.
— Я с тобой смирился, — буркнул Ромка, — решил, что с психами лучше не спорить. Сил моих нет смотреть, какими глазами ты пожираешь Пушкареву. Это же порно какое-то. Но помни, Золушка, когда твоя карета превратится в тыкву, не говори потом, что Малиновский тебя не предупреждал!
Никак не решаясь на предложенный Малиной «язва-план», Жданов бесцельно послонялся по компании и решил проверить, как там Катя. В приемной, конечно, никого не было, а из его кабинета раздавались рыдания. Однако они явно принадлежали не Пушкаревой.
Заглянув в едва приоткрытую дверь, он увидел Катю, уютно положившую голову на пышную грудь Тропинкиной. Маша упоенно рыдала, укачивая Катьку в своих объятиях:
— Ой, да все они козлы, натворят дел и в кусты! Я вон тоже своего одна воспитываю, ничего, Катюха, прорвемся! Слушай, а твой козел тоже тебе сказал: «не дай бог увижу свою фамилию в документах», как мой?
Неведомый пушкаревский козел страх как интересовал Жданова, поэтому он весь превратился в Большой Ух.
— Ну, — сказала Катя, — он просто делает вид, что это его вообще не касается.
Жданова даже перекосило всего — вот гад!
— Вот гад! — взрыднула Тропинкина. — Еще небось требует доказать, что это его ребенок?
— Да ничего он не требует, — Катя выпрямилась и вытерла слезы, с начала свои, а потом принялась вытирать слезы Маши. — Просто мы с ребенком сами по себе, а он сам по себе.
— Женат? — ахнула Тропинкина.
Пушкарева неопределенно пожала плечами.
— Ой, Катька! Ну и черт с ним. У меня Егорка тоже отца не знает, и ничего. Не так уж и часто он спрашивает про него.
— Маш, ты только не говори пока никому, — попросила Катя. — Это ведь только ты пока знаешь.
— Ну ребенка в животе не утаишь, — всхлипнула Маша снова. — А если Жданов узнает, что ты беременна! — вдруг ахнула она. — Ох, и рассердится же он.
— Жданов знает, — с сухой горечью усмехнулась Катя.
— Ну надо же, — покачала головой Машка. — Знает и не вопит. Так вот для кого он бутерброд у Татьяны отжал, — осенило её. — С ума сойти, какая забота.
— Да он просто совесть свою этой заботой успокаивает, — объяснила Катя, чем поставила в тупик и Жданова, и Тропинкину.
— Какую совесть? — озвучила его вопрос Маша.
Катя вздрогнула, словно проснувшись.
— Ну ты же знаешь, что мне приходится часто задерживаться сверхурочно, — быстро сказала она. — Документы всякие… сложные составлять.
Ах вот в чем дело.
Катя сердится из-за липового отчета.
Что же, её можно понять. Жданов действительно угрызался из-за того, что заставляет её этим заниматься.
— Ладно, Маш, давай работать, — произнесла Катя мягко, — все у нас будет хорошо, да?
— Да, — пылко воскликнула Тропинкина и снова утопила Пушкареву в своих объятиях.
Жданов торопливо вышел из приемной, пока его не поймали с поличным.
Ему было так плохо, что он мало видел перед собой. Значит, нечистая совесть — это всё, что вы разглядели, Екатерина Валерьевна? А как же вы классифицировали наши поцелуи?
Он набрал Ромку.
— Я пошел к Кире, — сказал хрипло.
— Уже? — всполошился Малиновский. — Что ж ты такой резкий-то! Ну ты там кричи громче, важно, чтобы я вызвал Скорую, а не Кира.
— Понял. Кричать громче. Это я могу.
В целом, это был хороший план, если бы не одно большое «но»: они своей самодеятельностью чуть не угробили Катерину.
Почему-то Жданов даже не мог предположить, как страшно она перепугается.
Если бы знал, то, конечно, предупредил бы заранее.
Все прошло, как по маслу: он сказал Кире, что они с Пушкаревой летят вдвоем в Милан, Кира ожидаемо взбеленилась, Жданов тоже развопился, а потом согнулся пополам, имитируя острый приступ боли. Прибежал Малиновский, позвонил Саморукову, и Жданова очень красиво на носилках унесли в карету Скорой помощи.
В больничке ему выдали комфортабельную палатку, и он с чувством внезапно наступивших каникул послушно переоделся в пижаму и улегся в кровать, включив телевизор. Киру ему обещали до утра не пускать, и он предвкушал целый вечер безделья и покоя, однако уже через пятнадцать минут дверь приоткрылась и появился нос Малиновского:
— Да смотрите же, — зашептал он, — жив и здоров! А я вам о чем говорил? Жданов, к тебе пациент, — и он втолкнул в палату Пушкареву, а сам смылся.
Катя была в такой ярости, что у него натурально заболело где-то в животе.
— Нет, ну вы вообще нормальный, — закричала она, сквозь слезы, — Скорая! Носилки! Это же надо быть таким идиотом! Вы хоть представляете, что я… как я! Да я вас вообще ненавижу!
Жданов уже подлетел к ней, прижимая к себе яростное, вырывающееся тело, и Катя так крутила головой, что слезинки так и брызгали во все стороны.
— Прости, — шептал он, пытаясь поцеловать её лицо, — я действительно идиот!
— Еще какой! А если бы… Ладно хоть Малиновский меня увидел и сразу бросился успокаивать. Испугался, что я в обморок хлопнусь!
Катя за него испугалась! Она едва в обморок не хлопнулась!
От переизбытка чувств Жданов уже не понимал, куда её целует — его губами попадались ухо, щека, шея, плечо, лоб. Катя вдруг обмякла, перестав сопротивляться, и слабо ударила его ладонью по груди.
— Дурак, — выдохнула она обессиленно.
Подхватив её на руки, Жданов осторожно усадил на кровать и любовно пригладил косички. Он вдруг понял, что они с Катериной остались вдвоем в самом безопасном месте Москвы, и у них еще вся ночь впереди.
— Кать, я только позвоню родителям, — сказал он покаянно, — вдруг они тоже испугались!
— Вдруг, — передразнила она, — звоните быстрее, пока они еще не прыгнули в самолет.
Мама, действительно, была страшно встревожена переполошным звонком Киры, и ему пришлось ей доказывать, что ничего страшного с ним не приключилось. Просто нервы.
— Но Кира сказала, что ты в интенсивной терапии!
— Я просто хочу выспаться в тишине, — ответил он, подмигивая Кате.
Она была такой нахохленной, что не миновать ему нового нагоняя.
— Ну и в чем смысл этой дикой выходки? — спросила она, когда он повесил трубку.
— Пытаюсь избежать свадьбы по медицинским показаниям, — объяснил Жданов, приседая на корточки и стягивая с Кати ботинки с надетыми поверх бахилами.
Она была слишком возмущена, чтобы обратить внимание на его возню.
— Что за детский сад! Если вы хотите отменить свадьбу, то скажите об этом Кире Юрьевне прямо!
— И тогда прибежит Сашка за своим куском Зималетто, чтобы выяснить, что никакого Зималетто вообще нет. Нет, тут нужна гибкость.
— Это не гибкость, это подлость, — Катя с удовольствием поболтала ногами.
— А что прикажете делать? Жениться? Нет уж, я лучше буду подлым, но свободным.
— Бедная Кира Юрьевна, — сказала Катя. — Угораздило же её влюбиться в такого человека, как вы.
— Какого — такого? — уточнил Жданов, решив быть великодушным и не напоминать некоторым, как они только что тут рыдали из «такого человека».
— Бабник, — начала загибать пальцы Катя, — обманщик, интриган, трус…