Он запнулся, вспомнив о пережитых им ужасах Аушвица, где было уничтожено более миллиона евреев.
— …Израиль ведет борьбу за единство нации, чтобы вновь обрести потерянные земли. Племена по-прежнему рассеяны. Порядка нет… Будущее туманно, и одному Богу известно, что нас ждет.
Несколькими днями ранее отец сказал Аарону, что ВВС Израиля нанесли превентивный бомбовый удар по египетским аэродромам. И сейчас Египет, Иордания и Сирия концентрируют свои войска вокруг израильских границ. Отец не перестает молиться с момента начала конфликта.
— Народ, который по-прежнему продолжает нарушать завет Господа…
Старик горестно простонал, опустив глаза в пол.
— Приступить к исполнению завета можно, лишь очистив нашу кровную линию. И только тогда Израиль возродится как феникс.
— Но как ее можно очистить?
Дедушка улыбнулся:
— Ты еще не готов к этому, мой честолюбивый внук. Но близится то время, когда ты узнаешь секреты, вверенные моему отцу, мне, моему сыну и…
Он легонько прижал два пальца к груди мальчика, где билось сердце.
— …и тебе. А покамест тебе предстоит еще многому научиться.
Старик махнул рукой в сторону книжных полок.
— В следующую субботнюю службу ты придешь сюда со своим отцом. Отныне нас трое. Три поколения.
Аарон улыбнулся. Дед потрепал внука по щеке.
— Постой-ка. — Старик поднял палец. — Я должен кое-что дать тебе.
Он подошел к шкафу со свитками, выдвинул самый маленький ящик и, крепко зажав что-то в руке, вернулся.
Глядя на сжатый кулак деда, Аарон, казалось, светился от нетерпения.
— Много-много веков наш род хранит талисман, символ наших славных предков. Вот смотри.
Дедушка раскрыл ладонь, и мальчик увидел круглый предмет, напоминающий серебряный доллар. Наклонившись разглядеть его получше, Аарон понял, что это вовсе не монета.
— Скажи-ка мне, что ты видишь на этом талисмане.
Реликвия и впрямь оказалась необычайной: оккультные изображения на ней шли вразрез с традициями еврейской иконографии.
— Рыбу, обвивающую… — бровь мальчика изогнулась, — вилку?
— Верно, только не рыба, а дельфин. И не вилка, а трезубец.
Видя замешательство на лице внука, старик твердым голосом проговорил:
— Ты ни с кем не должен говорить о том, чему тебя учат в этой комнате, за исключением того, кто обладает таким же талисманом. И ты должен пообещать мне, что никому не покажешь его. Даже своему лучшему другу по ешиве.[9] Ты понял меня?
— Понял, дедушка.
— Яшер коах!
«Мальчику, несомненно, понадобится воспитать в себе железную волю, — подумал старик. — Мир так быстро меняется…»
Он положил талисман в левую руку паренька и, сомкнув пальцы Аарона, заключил кулак внука в свои ладони.
— Береги его.
Холодный металлический диск больно впился во влажную от пота ладонь, заставив Аарона вздрогнуть.
— Итак, с этого момента, — объявил ему дедушка, — ты посвятишь свою жизнь защите и сбережению всего того, что символизирует этот талисман.
1
Рим, Италия
Наши дни
Спугнув стайку голубей, отец Мартин торопливым шагом обогнул обелиск Калигулы, тянущийся к серо-стальному небу из центра площади Святого Петра, будто исполинский кинжал. Была середина сентября, и если бы солнце вот уже третий день не пряталось за недвижимой пеленой плотных облаков, то по тени обелиска можно было бы определить, что сейчас начало шестого. Подняв глаза на базилику Святого Петра, Мартин увидел набожных паломников, стоявших в очереди на последнюю перед закрытием экскурсию.
«Их не спугнет даже тайфун», — подумал он.
Было промозгло и сыро — священник поплотнее запахнул плащ и прибавил шагу, чтобы не попасть под надвигающийся ливень.
В конце виа делла Консилиационе сквозь городской шум он услышал, как кто-то окликнул его:
— Отец Мартин!
Священник остановился и повернулся: размахивая на ходу рукой и разбрызгивая мелкие лужицы, к нему торопился мужчина. Среднего роста и сложения, лет тридцати с небольшим, а может, чуть за сорок, он ничем не отличался от большинства прохожих: чисто выбрит, темные волосы и глаза.
— Si? — откликнулся Мартин.
— Простите, что побеспокоил вас по дороге домой, — заговорил незнакомец, остановившись рядом.
На лацкане его плаща, чуть ниже белого воротничка священника, Мартин отметил заламинированный беджик служащего Ватикана. Лицо его было самым заурядным. Итальянец? Ливанец?