— М-м… занятно… занятно… эта история с кухней… Рукопись, несомненно, английского происхождения… При Генрихе Восьмом в Итоне ученики играли разные пьески, как правило, это были переложения римских авторов — Плавта пли Теренция. А ведь сарразакские монахи, кажется, поддерживали отношения с англичанами?
— Да, господин профессор. Настоятель Пьер Барбо ездил в Англию в тысяча пятьсот тридцатом году. И был принят в Итоне. У нас в архивах есть письмо прево Люптона, которое не оставляет на сей счет ни малейших сомнений.
— В пятьсот тридцатом году? Ну, конечно — до раскола… В таком случае наша рукопись относится к двадцатым или тридцатым годам шестнадцатого века.
— Именно так я и сказал господину Гонэ, — вставил Анри. — Рукопись от этого, конечно, теряет свою ценность, поскольку в ту эпоху были печатные издания Аристофана…
Усы Ренара ощетинились в ехидной усмешке.
— Ноль за такой довод, дорогой Лассег! Вам, историкам, не мешало бы побольше заниматься эпиграфикой. Хотя рукопись и не старинная, она может представлять значительный интерес. И знаете почему?
По чистой случайности он ткнул пальцем в сторону Теодора, — тот покраснел и одним духом выпалил:
— Да, господин профессор, знаю. В первом печатном издании Аристофана, опубликованном Маркусом Музурусом в тысяча четыреста девяносто восьмом году в Венеции, не было ни «Лизистраты» ни «Женщин на празднике Фесмофорий».
И он умолк, озадаченный собственной смелостью. Изумленные взгляды обоих профессоров окончательно сбили его с толку.
— Я… я имел дерзость, — заикаясь пояснил он, — проверить… просмотреть введение и примечания к изданию Аристофана, которое вы, господин профессор, любезно одолжили мне… вы уж меня, пожалуйста, простите… за то, что я позволил себе…
— И он еще извиняется! — разразился Ренар. — Скажите, мой мальчик, и это все, что вы заметили?.. Ну, говорите же!
Ни один студент не посмел бы ослушаться Ренара. И Теодор заговорил — и говорил долго.
— Так вот, господин профессор, изучая критический аппарат издания Бюде, я еще заметил, что переложение соответствует парижской рукописи, так называемой Parisinus, которая тоже датирована шестнадцатым веком и значительно отличается от текста равеннской рукописи, которая датирована десятым веком. В стихе десятом, например, стоит слово umôn вместо êmôn, а в стихе шестнадцатом — toï вместо tè…
— Неважно, неважно… Еще что-нибудь?
— Да, господин профессор… Равеннская рукопись более полная, а в парижской рукописи, как и в лейденской, есть пропуски, например между стихом шестьдесят вторым и сто тридцать первым, двухсотым и двести шестьдесят седьмым, стихом…
— Увольте! Не перечисляйте нам, бога ради, весь критический аппарат! К делу, ближе к делу!
— Поскольку в данном переложении нет пропусков, а в тех местах, которых нет в парижской рукописи, переложение сделано не по равеннской рукописи, я позволил себе предложить, что оно делалось по какому-то другому полному тексту и этот текст, ныне утерянный, мог служить оригиналом не только для парижской, а и для лейденской рукописей…
Задыхаясь от волнения, Теодор умолк. Впервые в истории Бордоского университета молчал и Ренар. Он с каким-то радостным ужасом смотрел на Теодора.
— Лассег, — наконец еле слышно проговорил он, — и вы утверждаете, что этот мальчик имеет всего лишь звание бакалавра?
— Право же… Разве не так, господин Гонэ?
— Так, господин профессор.
— Но это же скандал! Вот она, ваша демократическая светская система обучения! Диплом бакалавра — такому таланту! В какой-нибудь семинарии или в монастыре этого юношу, ручаюсь, уже давно извлекли бы на свет божий, засадили бы за работу и он уже сделал бы что-нибудь полезное, а мне придется ждать по крайней мере два года, пока я вытащу его из этого звания!
— Три года, если учесть подготовительный курс, — заметил Анри.
— Какой еще подготовительный курс? У нас сейчас март, не так ли? Он должен только записаться и держать экзамен в июне. Пойдите в секретариат, мой друг, и скажите, что вы от меня. Вы можете написать небольшое сочинение по-французски? Впрочем, это может сделать любой дурак. Я хочу, чтобы в июне вы сдали за подготовительный курс. А я попытаюсь добиться для вас разрешения сдать один или два экзамена в октябре. Вы тем временем вернетесь к себе и начнете работу над рукописью. Я хочу иметь полное представление обо всех вариантах. Не жалейте на это времени. Занимайтесь только этим, понятно?
— Да, господин профессор.