Они улыбнулись друг другу. Госпожа Кош нажала на стартер.
— Ну как, теперь вы меня уже не боитесь?
Ему удалось найти в себе силы и пробормотать:
— Почему…
— Почему я так себя вела? Видите ли… В тридцать два года женщине приятно бывает кое-что себе доказать… А потом я и вам оказала услугу. Нельзя же оставить вас… как бы это сказать?., нетронутой целиной. Надо было кому-то взять на себя инициативу. Возможно, вы считаете, что я не очень гожусь для этой роли, учитывая мой возраст, мое положение, мою профессию… Не уверена… хотя в данном случае я действовала скорее из материнских побуждений и… педагогических… правда, не без примеси иных чувств… К тому же вы стали таким красавчиком, что, конечно, скоро найдете какую-нибудь девушку и забудете меня.
— Нет, нет!
— Не спорьте! Моя роль кончена. Я передаю вас другой. Прощальный поцелуй — это все, что вы от меня получите… или я от вас, если уж говорить по справедливости. Видите ли, я никогда не обманывала мужа, и даже если у меня иной раз возникало такое желание, возраст уже не тот… Вам тяжело это слушать?
Она погладила его лоб, затем пальцем провела по линии профиля и в заключение по-матерински потрепала по подбородку.
Тяжело? Ужасно, — он вдруг почувствовал это. Неизъяснимая горечь и нежность всколыхнули его грудь, клубком подступили к горлу. В машину проникло ледяное дыхание вечера. Казалось, никогда больше не будет светло.
— Да, — сказала она, — вначале бывает тяжело, но вы увидите, как сладостно потом воспоминание. К тому же я не была слишком требовательна.
На нее смотрели испуганные глаза.
— Что это?.. Что со мной?
Лампочка в потолке погасла.
— Да ничего. Вы просто влюблены. В первый раз это всегда сопряжено с потрясением, но вы молоды, вы быстро придете в себя. И тогда почувствуете, что стали другим человеком.
Фары снова осветили белую от инея дорогу и обындевевшие изгороди. В нескольких сотнях метров впереди, на вершине холма, сверкало огнями поместье Карзак.
Сколько времени они находятся в пути? Теодор попытался вызвать в памяти кухню Эрнандесов, отъезд со двора фермы. Казалось, это было так далеко — далеко, как воспоминания детства, даже, может быть, еще дальше… Просто был в его жизни момент, навсегда канувший в прошлое, отрезок времени, в течение которого он беседовал с госпожой Кош в ее машине.
Как только они двинулись в путь, разговор зашел о *Лизистрате». Госпожа Кош недавно прочитала инсценировку, которую собирались ставить на фестивале, и, забавляясь смущением Теодора, перечисляла изменения, внесенные в текст. Ему это не было неприятно — такое ощущение бывает, когда трогаешь языком больной зуб. Каждый намек щекотал нервы, вызывая острое, непреодолимое желание дотронуться до больного места еще раз.
В какую-то минуту — это вставало как веха из тумана воспоминаний — машина свернула с шоссе на дорогу, ведущую в Карзак, фары выхватили из темноты придорожный крест. Слой белого инея четко обрисовывал железные цветы.
Вот тогда-то она и спросила:
— А ваша подружка? Она когда-нибудь отказывала вам в поцелуе?
Теодор и сам не знал, что ответил. Помнил только, как смутился, и голова у него пошла кругом от всех этих вопросов, которые становились все нескромнее, все требовательнее и залезали в самые запретные уголки его мыслей.
Второй вехой был красный фонарь у переезда, который вдруг начал мигать при их приближении. Госпожа Кош затормозила, выключила мотор, потушила фары. И темнота окутала их.
Она нагнулась к нему. Он почувствовал, как рука ее легла на его руку, и краешком глаза увидел щеку, на которую то и дело падал красный отсвет фонаря. Другой его глаз был слишком близко от нее. А возле самого его рта невидимый рот шептал:
— Правда? Вы никогда не держали женщину в объятиях? Вы никогда никого не целовали?
На переезде зазвонил колокол — он звонил в такт подмигиванию фонаря. Казалось, это пульсирует кровь огромного, задыхающегося, раненого животного.
Кто из них сделал первый жест? В памяти Теодора сохранилось лишь острое до боли сладостное наслаждение, теплый алый рот, бездонная глубина, а за окном — густой мрак ночи, который вдруг разорвали яркие полосы света от проходящего поезда.
Машина въехала в ворота, промчалась по аллее, проехала по двору и остановилась у стены. На ступеньках Кош с Лассегом все еще спорили о чем-то. В передней раздевались Фоссады. Очевидно, они приехали несколько минут назад. Теодору же казалось, что он не виделся со всеми ними целую вечность. Изменились ли они за это время? Что им сказать? И как с ними говорить?