Мамби вернулся с двумя бокалами виски.
— Ждать осталось недолго. Она позвонит с минуты на минуту. Я утром передал ей содержание нашего вчерашнего разговора. Полагаю, что она пойдет на это.
— Вы думаете, она согласится играть без денег?
— Она может себе это позволить. Вы знаете, что она подписала контракт с Феллини на это лето?
— Она переходит в кино?
— Пока речь идет только об одном фильме — на время мертвого сезона, но стоит итальянскому кино наложить на нее лапу, и с театром придется проститься! Она уже и сейчас, поверьте, держится как знаменитость.
— Странно, что, будучи американкой, она не польстилась на Голливуд.
— Ну, Голливуд — это уже не так модно… К тому же там очень распространены расовые предрассудки. Это всегда было препятствием для работы в Соединенных Штатах…
— Расовые предрассудки?
— Ну да. Разве вы не в курсе? Правда, вы мало знаете Жанну, и у нее это не так заметно. Надо быть особо чувствительным к такого рода вещам, чтобы увидеть в ней это.
Матовый цвет кожи, крупные рот и нос, острый угол челюсти… Анри внезапно все понял и удивился, что не понимал этого до сих пор… Луизиана… Гаити… труппа Мамби… Ну конечно же!
— Ее мать, — продолжал Мамби, — метиска из Батон-Ружа. Потому-то ее родители и переехали на Гаити. Смешанные браки не вызывают одобрения на юге Соединенных Штатов.
Странно… А в общем что же тут странного? Самое трудное — изменить привычное представление, переделать образ своей мечты: Антримская колдунья превращалась в жрицу африканского культа с примесью bella ragazza…[21] Теперь у Жанны должно быть другое лицо — не бледное, залитое слезами, как на вокзале Аустерлиц, которое он запомнил и которое на протяжении всех этих лет было как бы ее маской. Образ ее становился правдивее и в то же время необычнее, у нее появлялось новое лицо…
Мамби вздохнул и отпил глоток виски.
— Она, без сомнения, бросит меня. Если какая-то роль не привяжет ее к театру. Потому-то меня так и заинтересовала ваша «Лизистрата». Жанне нравится роль, я это чувствую. Если пьеса удастся, я включу ее в репертуар. А Жанна способна остаться из-за одной роли. Таким образом, ваш Сарразакский фестиваль я рассматриваю как выгодное помещение капитала… Вы уверены, что сумеете найти средства, чтобы доделать зал без помощи муниципалитета?
— Абсолютно уверен. К тому же, если понадобится, я готов продать последнюю рубашку.
— Теперь мой вклад: декорации, костюмы, расходы по поездке, гонорар артистам — разумеется, кроме моего и, надеюсь, гонорара Жанны — это составит что-то около миллиона. Трудно, но возможно. Главное, чтобы Жанна согласилась… У нее ведь вложены средства в наше дело…
Анри увидел жест Мамби, прежде чем услышал телефонный звонок.
— Алло!..
Мамби подмигнул.
— Это Лондон… Алло!.. Yes, Maurice Mambi speaking… Right ho!..[22] Алло! Это ты, Жанна?.. Триумфальный успех?.. Браво! Скажи, ты возвращаешься на будущей неделе, как предполагала?.. Отлично… Да, он здесь… Передаю трубку.
Нет, не сейчас, попозже! Анри хотелось задержать руку Мамби и свою тоже. Слишком быстро все получилось, слишком мгновенно. Надо было бы подготовиться… Нельзя же вот так, точно столкнулись на улице.
Но трубка была уже возле его уха.
— Алло! Это вы… профессор? Вы не против того, чтобы я называла вас профессором?
— Алло! Нет…
Как же ему назвать ее?.. Жанна… мадемуазель… друг мой?..
— Я очень рада, что вы нашлись.
Слегка раскатистое «р» и немного растянутый последний слог… Акцент стал менее заметен, и все же это была ее манера говорить.
— Как поживаете… м-м…
Легкий смешок в трубке.
— И вы тоже не знаете, как меня называть… Только не говорите, что вы стали застенчивым!.. Морис нас слушает сейчас?
— Нет.
— Он ничего не знает о той роли, которую вы сыграли в… воспитании моих чувств. Вы ничего ему не говорили?
— Нет, нет!
Взгляд в сторону Мамби, который в эту минуту наливал себе второй бокал виски.
— Могли бы и рассказать, в этом нет ничего страшного. Но мне так больше нравится — я ведь сентиментальна, понимаете?
— Да.
— В таком случае зовите меня Жанна, а я вас буду звать Анри. В театральном мире это вполне естественно. Было бы странно, если бы мы звали друг друга иначе. Мы даже можем быть на «ты», если хотите.
— Я никогда не осмелюсь. Вы же теперь знаменитость, звезда.
— А вы — большой писатель. Увидите, какой успех будет иметь ваша «Лизистрата»!
— Но я не единственный ее автор. Помимо Аристофана существует еще некий молодой эрудит из Сарразака, которому принадлежит перевод.