— Ты что, увидел там призраки?
Он вздрогнул и обернулся. Голос Вашелье напоминал голос Жана. Кстати, они были во многом схожи. Выпускник Высшей нормальной школы, окончивший ее с отличием через год после Анри, Вашелье слыл несостоявшимся военным. К тому же он был человеком верующим и любил говорить, что является чем-то средним между саблей и кадилом — «во всяком случае по длине», — уточнял он, имея в виду свой рост.
Как только они уселись за столик в ресторане, Вашелье объявил, что он окончательно остается в ЮНЕСКО.
— Ты скажешь, что это неразумно, но что поделаешь: ЮНЕСКО — это Париж, а Париж — мой дом родной. Мне никогда не нравилось жить к югу от Гаронны. Я чувствую себя там пришельцем, еще более чужим, чем в Верхней Вольте или в Судане. Мы почему-то не сумели освоить Юго-Запад. Надо будет написать об этом статью. Ну а ты — ты местный. Ты, конечно, займешь мое место?
— Не знаю. Еще не решил.
— У тебя есть что-то другое на примете?
— Куба.
— Ну, не в твоем возрасте.
— А чем плох мой возраст?
— Для человека твоего возраста это либо еще слишком рано, либо уже слишком поздно. В двадцать пять — тридцать лет ты едешь куда-то, чтобы устроить там свою жизнь. В шестьдесят лет, став членом Академии с декоративной бородкой, ты отправляешься излучать свет французской мысли, но умирать приедешь сюда. Поехать же сейчас — все равно что кануть в небытие, порвать все корни. Поверь, ты привязан к своему полю, так и пасись на нем.
— Но я еще не знаю, захотят ли меня взять в Бордо!
— Декан, по-моему, к этому склонен. У тебя есть враги?
— Едва ли Ренар отвел мне место в своем сердце.
— А у него есть сердце?
История с постановкой «Лизистраты» в «Ла Гранжет», рассказанная за столиком ресторана ЮНЕСКО, когда огни Парижа мерцают у тебя под ногами, звучит довольно комично.
— Заведую тебе, — вздохнул Вашелье. — Ты убежденный антиклерикал, а с такими твердыми взглядами легко жить.
— Я бы этого не сказал.
— А твоя супруга — что она по этому поводу говорит?
— Она в числе ханжей, которые ведут на меня атаку.
— Это от злости. Помирись с ней.
— Я уже думал. Это не просто.
— У тебя есть другая на примете?
— Идиот.
Немыслимо заговорить о Жанне, особенно сейчас. Вообще-то, если бы речь шла о настоящем романе, можно было бы и открыться, но о чем рассказывать, когда, кроме неясных грез, ничего и не было?
— В таком случае, что же тебе мешает помириться с Мадлен? Она совсем неплохая женщина.
— Все упирается в ее среду. Она пленница своих привычек.
— А ты?
— Ну, я, возможно, тоже, но так уж все сложилось. Она по одну сторону, я — по другую.
— Ты слишком много занимаешься политикой. Это болезнь южан.
— Я?
— Да, ты на все смотришь сквозь очки политики, даже на свой брак. Собственно, ты ставишь в упрек своей жене лишь то, что она не соответствует твоему представлению об обществе. Так расширь свое представление. Займись геополитикой, как я…
— И это помогает?
— Бесспорно. Все дело в обобщении. Когда перед тобой встает алжирская проблема, говори о голоде, терзающем наш мир; если тебя хотят вовлечь в дискуссию об избирательном праве или о реформе цен на мясо, пустись в рассуждения о борьбе с неграмотностью в слаборазвитых странах… вернее, не в слаборазвитых, а вступивших на путь экономического развития. Все ценности сразу встают на свое место, и, значит, ты можешь спать спокойно. Ты же понимаешь: проблема слишком обширна, решить ее ты не в состоянии, ты ничего не можешь сделать, можешь лишь иметь представление о ней. Так жить куда легче.
— Какой ты циник!
— Видишь ли, я все это говорю в твоих же интересах. В следующий раз, когда один из твоих зубров явится досаждать тебе проблемой светского обучения, ты расскажи ему о том, как важно контролировать межпланетное пространство. Он сразу поймет, сколь ничтожно то, с чем он носится.
— Это я пойму, сколь я ничтожен.
— Ты веришь в слишком многое.
— Не будем путать: верующий — это ты, а не я.
— Правильно, но я верю лишь в одно. А все остальное вызывает у меня смех. Особенно политика. Нет, серьезно: если ты хочешь стать депутатом или министром, плати за это, и не будем больше на эту тему говорить; если ты хочешь разыгрывать из себя героя Жака Перре в Карибском море, садись на самолет, и желаю тебе попутного ветра! Но если ты хочешь быть профессором в Бордо, то будь им и прими на себя эту роль. Надо же сделать выбор.