— И уж во всяком случае не с попами?
— Почему вы так говорите?
Анри движением подбородка указал на группу, появившуюся на дорожке. Двое были в сутанах — аббат Папон и аббат Ведрин.
— Ведрин тоже хочет играть главную роль в фильме. Вот он и явился к Хосе выразить сочувствие.
Кош тихонько свистнул.
— Надеюсь, он не встретится здесь с Тастэ. Но явился он не только ради кино. Ведрин, конечно, последний из мерзавцев, однако у него хороший нюх. В сорок четвертом он поддерживал вашу мать.
— Иными словами, когда будем вешать его, надо это делать повежливей? О господи, что за страна! Уверяю вас, что на Кубе все гораздо проще.
Полицейский комиссар, прибывший из Бордо, в свое время учился вместе с Анри. Ссутулившись, не вынимая окурка изо рта, он с ироническим видом закапчивал допрос соседей.
— Ну, конечно, они ничего не видели, они никогда ничего не видят… В штаны наложили от страха… А потом будут нас упрекать за то, что мы не обнаружили пластикеров! Что они думают? Мы же не ясновидцы. А ты? Ты тоже, наверно, ничего не видел?
— Видел, но я был навеселе.
— Какой же ты профессор, если не умеешь пить! Так ты видел этого типа?
— Да… Он был без шапки, в нейлоновой стеганой куртке, какую носят спортсмены. Он пробежал по дорожке и свернул налево, в направлении старой купальни.
— Сколько ему лет?
— Да молодой… лет двадцать пять, даже меньше. Он быстро бежал.
— А у тебя… есть на этот счет какие-нибудь идеи?
— Пожалуй. У всех у нас есть кое-какие идеи.
— Тогда выкладывай.
— Зачем? Чтобы этих малых предупредили, что они находятся под подозрением?
— Ты нам не доверяешь?
— Как сказать… Я доверяю сарразакским жандармам, местным полицейским, инспекторам Сюртэ, которые были тут на днях — невероятно важные. Я даже доверяю тебе, хотя давно потерял тебя из виду… Но полиции в целом — стоп. Согласись, что тут нельзя всем доверять.
Комиссар еще больше ссутулился и промолчал. Во дворе фермы появились посетители.
— Здравствуйте, профессор, — сказал аббат Папон. — Я узнал, что вы ранены.
— Сущий пустяк.
— Это очень огорчительно. А где я могу видеть Эрнандесов? Наша приходская казна не так богата, но если мы можем чем-то помочь…
— Роза возится со скотиной, а Хосе и его отец на кухне.
Ведрин на секунду задержался — глаза у него были тусклые, губы поджаты.
— А тех, кто устроил покушение, арестовали?
— Право же, господин аббат, вам следовало бы обратиться с этим вопросом к комиссару — он тут, рядом.
Под суровым взглядом аббата полицейский завертелся, словно рак, вытащенный на сушу.
— Никто нам не помогает, — принялся он жаловаться, — никто нам ничего не говорит…
— Господин комиссар, — сказал Ведрин, — я могу назвать вам шесть имен. Ручаюсь, что каждый из них является активным членом ОАС и что по крайней мере один из них принимал участие в этом покушении. Но если я вам дам этот список, могу я рассчитывать на то, что вы немедленно арестуете этих людей?
— Да, да… Только… Нужны ведь доказательства или надо застать этих молодчиков на месте преступления… В противном случае можно лишь установить за ними наблюдение, допросить… Ну, если префект согласится, можно на две недели посадить под арест, а потом их все равно выпустят! Мне нужно схватить их за руку!
— Вот видишь! Что я тебе говорил? Все это уловки.
— Но вы, интеллигенты, вы же первые поднимете крик, если мы начнем арестовывать всех подряд! На полицию, как ты понимаешь, можно все валить! То один виноват, то другой… Поэтому для меня все одинаковы!
— Только если бы ты искал коммуниста, то давно бы уже упрятал его за решетку. А потом я, право, не понимаю, почему для тебя все одинаковы. Демократ должен пользоваться правами, которых не может быть у фашиста. Пора покончить с этим проклятым нейтралитетом. А вы, господин аббат, вы тоже держитесь нейтральных позиций перед лицом добра и зла?
Ведрин еще больше поджал губы.
— Бог, — сказал он, — велел мне любить своего ближнего, как самого себя. Но он никогда не говорил, что моим ближним может быть дьявол.
И он ушел вслед за Папоном. Комиссар выплюнул окурок, проследил взглядом за его полетом и пожал плечами.
— Настоящая инквизиция, — буркнул он.