— Более или менее, но, как историк, могу тебе сказать, что про инквизицию слишком много насочиняли. Мне кажется, я предпочел бы, чтобы меня судила инквизиция, чем иные судьи из Бордо.
Они направились к тому месту, где была подложена взрывчатка. Диверсант, к счастью, ошибся окном. Комната, где в момент взрыва находился Хосе, была лишь слегка повреждена. Вся сила взрывной волны обрушилась на сарай, где лежали старые инструменты. Каменный подоконник разлетелся вдребезги и образовалась дыра в тридцать сантиметров. Комиссар взял немного каменной крошки.
— Тут действовали не пластикеры. Это взрывчатка, применяемая крестьянами, — такая же, какую подкладывали твоим коллегам в Бордо. Последнее время здесь никто не корчевал пней?
— Все репатрианты это делают, когда получают надел, да и не только они.
В эту минуту во двор въехала серая машина и следом за ней почтальон на мотоцикле.
— Вам два письма, господин Лассег! Это здесь подложили бомбу? Вот мерзавцы! И до чего только они дойдут с этой своей политикой!..
Почтальон уехал, а из машины вылез архитектор — Анри сразу признал его. Прежде чем подойти к нему, Анри бросил взгляд на письма. Оба почерка незнакомы. И он сунул их в карман. Помимо архитектора, красивого старика с румяным лицом, щеголявшего в светло-кремовых перчатках, приехал подрядчик и представитель департаментского комитета содействия светскому художественному воспитанию. Оба они были примерно одного возраста — лет тридцати, но внешность того и другого была обманчива. Худой блондин с редкой шевелюрой и блуждающим взглядом сокрытых за очками глаз, подрядчик казался рафинированным интеллигентом, тогда как специалист по художественному воспитанию, коренастый малый с бородой, лохматый и нескладный, словно деревенский фавн, скорее походил на строителя.
Архитектор с видом знатока принялся осматривать повреждения.
— Недурно… Современное здание ни за что не выстояло бы. Посмотрите на эту стену: добрых два фута отличного камня! Им, наверно, пришлось положить немало взрывчатки.
— Иными словами, — заметил Анри, — если бы они не ошиблись окном, девять шансов из десяти, что сын Эрнандеса был бы убит.
— Да, конечно. Скажите, он случайно не коммунист?
— А собственно… Да.
— В таком случае…
И он с вежливым безразличием развел руками.
— Что в таком случае? — хриплым голосом спросил специалист по художественному воспитанию. — Если коммунист, так уже не человек? И можно убить его, как собаку? Я лично не обожаю коммунистов, но, ей-богу, еще меньше люблю убийц!
Подрядчик, к которому были обращены эти слова, лишь печально покачал головой.
— Извините, но в этом вопросе я не могу быть с вами заодно. Понимаете ли, я из Константины. Я все потерял, в том числе и семью. И если алжирские репатрианты даже взорвут весь мир, я не могу их осуждать… А потом, — добавил он с улыбкой, — благодаря им у меня есть работа.
— Смотрите, будьте осторожней с комиссаром, он ищет подозрительных, — заметив его улыбку, посоветовал Анри.
— Да я сам прожил три года в Алжире, — вмешался комиссар. — Но я не согласен с мосье, потому что, дай им волю, они тут устроят бордель, и люди превратятся в дикарей. Конечно, здешние жители меньше бы кричали, если б пережили то, что мне довелось там увидеть. Когда за день подбираешь по восемь-десять трупов, взрыв, от которого разлетаются камни, тебя не может взволновать.
Архитектор, которому явно наскучил весь этот разговор, нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Анри повернулся к комиссару.
— Я тебе больше не нужен?
— Нет. Я вернусь, может быть, завтра. Не беспокойся, вас будут как следует охранять. Поскольку здесь немало репатриантов из Алжира, префект решил укрепить силы жандармерии и разместить довольно значительный отряд республиканской безопасности в Колаке и Сарразаке, пока все не утихнет.
— Сколько же, вы думаете, это продлится?
— Боюсь предрекать. Поговаривают о перемирии в будущем месяце.
— Что-то не очень в это верится.
Архитектор и подрядчик уже сидели в машине. Анри сел впереди, рядом со специалистом по художественному воспитанию, который вел автомобиль. Утро было холодное и туманное. Дорога еще потрескивала после заморозков. На берегу Гаронны туман вдруг поднялся, и, словно серебряное лезвие, показалась река, молчаливо и стремительно катившая свои воды меж пологих берегов. Когда они подъезжали к дороге, ведущей в «Ла Гранжет», бледное солнце на светло-голубом небе вдруг осветило множество белых цветов среди зелени сада.
— Смотрите-ка, — воскликнул архитектор, — сад цветет! Как рано. Того и гляди замерзнет!