На углу улицы Энин Анри увидел Теодора, читавшего те же плакаты.
— Неплохо нас защищают, — сказал он, останавливаясь за его спиной.
Теодор обернулся как-то слишком поспешно.
— Ах, это вы? Я читал письмо. Какая мерзость! Надо что-то предпринимать.
— Будьте спокойны. Добровольцев хватает с избытком.
— Сегодня утром я все сказал аббату Ведрину.
— Я знаю.
— Я заявил о своем уходе из пансионата святого Иосифа.
— На что же вы будете жить?
— Я только что виделся с господином Кошем. Я подал ему заявление с просьбой дать мне место младшего преподавателя.
Анри свистнул.
— Ну и ну! Однако вы проделали немалый путь за это утро! Весьма похвально, особенно если вспомнить, сколько вы накануне выпили.
Легкий румянец окрасил щеки Теодора.
— Я отлично себя чувствую. Мадемуазель Эрнандес прекрасная сиделка.
— Не сомневаюсь. А ее мать прекрасная кулинарка. И очень скоро вы в этом убедитесь. Но если хотите пользоваться ее благосклонностью, смотрите не опоздайте к супу. Времени у нас в обрез.
Лабурдет встречал Анри в мериньякском аэропорту. Накануне он прислал в Рабат телеграмму, в которой сообщал о благоприятном решении совета факультета.
— Единогласно, говорите вы? Удивительно.
Густые брови на красном лице Лабурдета приподнялись.
— Удивительно? Что же тут удивительного, мой дорогой? Ведь когда вы уезжали, все уже шло к тому. В первом туре Мейе получил одиннадцать голосов, Видаленк — десять и вы — девять: снимаем шляпу перед Мейе. Во втором туре Видаленк получил тринадцать голосов, вы — одиннадцать и Мейе — шесть: снимем шляпу перед Видаленком. В третьем туре вы получили тридцать голосов. Так что все было предопределено.
— Предопределено… Я, например, не верил, что Ренар будет голосовать за меня.
— Конечно, он бы предпочел провести Видаленка, который являлся столпом всех святош. Но ведь там были ваши работы. А в конечном счете они-то и решают дело. У вас такой вид, точно вы разочарованы моим сообщением.
— Нет, нет, но, честно говоря, я этого не ожидал.
В холле он купил «Юго-Западную».
— У вас нет сарразакского выпуска, мадемуазель? Тем хуже.
Пока Лабурдет у выхода обменивался несколькими словами со знакомым, Анри проглядел газету, осторожно, в препарированном виде знакомившую своих читателей с жизнью. Там, конечно, сообщалось о предстоящих переговорах с алжирцами, но — в противоположность мнению марокканской печати — они не считались чем-то неизбежным. Для человека, смотревшего на мир сквозь такие очки, резкий поворот политики в сторону, благоприятную оасовцам, казался вполне вероятным, а раз так, то и правомерным.
Наконец на второй странице, внизу Анри обнаружил то, что искал, — несколько строк о Сарразаке. Двое молодых людей, арестованных на прошлой неделе, были выпущены накануне. И больше ничего.
По письмам Коша и Тастэ (Фоссад был слишком осторожен, чтобы писать), хотя и более пространным, тоже трудно было о чем-либо судить. Кампания, развернувшаяся после митинга 26 января, две недели протекала без помех и уже начала затухать, но после ряда провокаций вспыхнула с новой силой. Несколько ночей подряд на зданиях Сарразака, в том числе на стенах коллежа и «Ла Гранжет», появлялись надписи, сделанные суриком. В помощь Лиге борьбы за светскую школу был тотчас создан Комитет антифашистской бдительности. Рабочие Колака организовали боевые группы, и тем не менее на доме Бриу однажды утром появилось несколько крупных свастик. В ту же ночь на строительстве домов для рабочих в Пило взорвалась бомба, был легко ранен ночной сторож. Состоялся новый митинг, который кончился потасовкой. Во время выступления Хосе три машины — за рулем сидели мальчишки: двое учеников пансионата святого Иосифа и репатриант из Эскальдьё — на большой скорости промчались через площадь, скандируя гудками: «Алжир должен быть французским!» В начале бульвара Освобождения их остановили манифестанты. Последовала свалка, во время которой в толпу были брошены бутылки, легко ранившие несколько человек. Прошел слух, что их бросили из пансионата святого Иосифа. Несколько окон было тут же выбито. Солдаты отрядов республиканской безопасности, следившие за порядком, не проявляли излишнего рвения: они арестовали без разбору несколько манифестантов и провокаторов — в общем человек двенадцать.
— Ну и горячие же у вас там головы!
Лабурдет заглядывал в газету через плечо Анри.
— Об этом много было разговоров?
— Не очень. Но вы, кажется, сами получили письмо с угрозами. Будьте осторожны. Эти люди совсем с ума сошли. Вы знаете, что многих наших коллег охраняют студенты?