— Ну, дорогой мой Теодор, вы настоящий сердцеед. Все сарразакские дамы принимают в вас участие! Начиная с моей жены, которая рвется за вами ухаживать, и кончая Лизой Эрнандес, которая мечтает готовить вам всякие яства… Да, да, сударыни, Лизой! Кто бы мог подумать, а?
— Никогда в жизни! — откликнулась госпожа Кош. — Но теперь, раз вы говорите…
Катрин уступила свой стул Мамби, и он уже беседовал с Теодором о греческом театре.
— Мне пора.
Она принялась собирать книги, разложенные на столике. Анри взглянул на них.
— История? Грамматика? Вы стали преподавать?
— Да, в пансионате святого Иосифа. Ведрин ведет латынь и греческий, а я замещаю его в пятом и шестом классах.
— II справляетесь?
— Делаю, что могу. Тяжело, но я помогаю.
— Вы считаете, что Ведрин заслуживает такого самопожертвования?
— Я делаю это не ради Ведрина. Я делаю то, что вы перестали делать. Надо же кому-то этим заниматься.
Она упорно избегала смотреть на него. Когда Катрин вышла, Анри снова сел рядом с госпожой Кош. Теодор повернул к нему голову.
— Бедный господин Тастэ! Ведь он спас мне жизнь.
— Да.
— Когда его хоронят?
— В субботу утром.
— Я не смогу присутствовать. Доктор не разрешает мне вставать до понедельника…
Он хотел еще что-то сказать, но не решался. Легкая краска, выступившая на щеках, выдавала его смущение.
— Мне хотелось бы попросить вас об одной услуге… Мне очень неудобно обращаться к вам… но если я попрошу кого-то другого, это будет лишено смысла.
— Говорите же!
— После похорон, в субботу, когда вы будете возвращаться с кладбища… не могли бы вы купить букетик цветов… скажем, белых лилий… в цветочном магазине, что у входа в церковь святого Жака… и положить его у ног богоматери, что над алтарем?.. Вас это не затруднит?
— Ничуть! Я понимаю, почему вы меня об этом просите. Вы имеете в виду статую богоматери, которая стоит в глубине, в голубой нише?
— Да. Вы ее знаете?
Он чуть было не ответил: «Это наша семейная реликвия», — но предпочел не открывать тайны.
— Очень хорошо знаю. Но почему именно она? Вы питаете к ней особое расположение?
Госпожа Кош улыбнулась, а Теодор внезапно покраснел как рак.
— Вы станете надо мной смеяться… Но иной раз, когда я смотрел на нее… мне казалось… словом, я говорил себе, что она похожа на Лизистрату.
Заинтересованный этим разговором, Мамби нагнулся к нему.
— Вы хотите сказать, что Лизистрата кажется вам похожей на эту статую? Надо будет взглянуть на нее.
— А по-моему, — заметил Анри, — вы либо слишком высоко поднимаете Лизистрату, либо слишком ее отдаляете.
К Теодору внезапно вернулась уверенность в себе. С тех пор как он утром сбросил сонливость, в которую погрузили его лекарства, он чувствовал себя удивительно легко и спокойно. Буря, сотрясавшая его на протяжении многих недель, внезапно стихла в ночи, которая чуть не поглотила его. Он спокойно пришвартовывался к берегу, величественно неся славу человека, пережившего немало приключений. Nostimon hêmar… День возвращения… Счастлив тот, кто, подобно Улиссу…
— Совершенно верно, — сказал он. — Лизистрата и должна быть далекой, она всегда должна быть чем-то далеким, но никогда не исчезающим… она отдает себя всю без остатка и всегда ускользает.
Он посмотрел на госпожу Кош.
— Значит, она неуловимая? — уточнил Мамби. — Далекая принцесса Ростана?
— Неуловимая — нет, далекая — да. Представьте себе голос, который поет где-то очень далеко в ночи, еле слышно. Пение не нарушает тишины. Но она становится как-то глубже, значительнее. Без пения тишина была бы жестоким, непереносимым одиночеством, а с ним она кажется светлее, насыщеннее.
Мысль влекла его за собой, как пловца — волна, легкая и могучая… «Sthenô — может, в силах, в возможности; sigan — молчать; sigê — тишина…»
— Мне кажется, я вас понимаю, — сказал Анри. — Помните, несколько недель назад мы говорили о снах, и я привел слова Расина: «Я хочу вам напомнить мечту, отлетевшую, не оставив в душе следа». Так вот, ваша Лизистрата и есть олицетворение этой мечты, она наполняет смыслом ваше существование, но не давит, не подчиняет себе, не насилует…
— А делает меня сильным! Моя Лизистрата дает возможность слабым взять реванш над сильными, которым не дано познать ее чары. Участь сильных — грубая действительность, которая разрушает, портит все. Для них Лизистрата — это женщина, которая либо отказывает, либо сдается. Они видят в ней лишь неудовлетворенное желание или еще хуже — неудовлетворенную похоть. И только слабым Лизистрата дает душевное спокойствие, которое позволяет одерживать победы.