– Ради Бога. Разве у Джо Белл недостаточно разума, чтобы знать, что небезопасно уезжать с незнакомым мужчиной?
Смит молчал несколько секунд.
– Ты же делала так, – сказал он мягко.
– Да, но это совсем другое.
– Почему? Тогда тоже было темно.
– Да, но ты был… ты был… Короче, это было другое, и ты знаешь это.
– Тесс… слушай… Бадди, оставайся здесь, – сказал Смит, когда Бадди напрягся, и тихое рычание вырвалось из глотки собаки.
– Я ничего не слышу, – промолвила Вилла, и вдруг услышала топот копыт по мягкой земле. – Теперь слышу, – прошептала она.
Воцарилась тишина.
– Они уехали, – сказал Смит, спустя несколько минут. – Глупый паренек будет проклинать эту злополучную ночь. Девчонка принесет ему массу неприятностей. Я надеюсь, что он в конце концов придет в здравый разум, и случится это до того, как она убьет его.
– Ты думаешь, она вернется?
Рука Смита все еще покоилась на плече Виллы. Она сидела прижавшись к мужчине и вовсе не желала двигаться.
– Если все пойдет своим чередом, она не вернется.
– Чарли будет беспокоиться. Он воспринимает свою ответственность серьезно.
– Ему повезло, что он так просто освободился от нее. Рано или поздно она втянула бы его в такое, с чем он не смог бы справиться.
Смит повернулся и посмотрел на Виллу.
Его лицо было в дюймах от ее лица. Она могла чувствовать теплое дыхание мужчины на своих губах. Девушка боролась, желая закрыть свое сердце от трепета, находясь так близко к мужчине и вдыхая запах его тела.
Когда она была рядом с ним, его магнетизм, каплю за каплей, вытягивал из ее мозга всю логику. И сейчас для нее имело значение только одно: желание всецело принадлежать ему, и чтобы он всецело принадлежал ей.
– Ах… тебе следовало бы надеть рубашку.
– Мне не холодно, – он взял ее руку и положил ладонью себе на грудь. – Смотри…
Кожа его была действительно теплой, но Вилла чувствовала, что Смит дрожит.
– Ты дрожишь…
– Не от холода.
– Значит от слабости. Ты ужинал?
– Билли засунул в меня все, что смог.
– Мне не стоило приходить сюда, Смит. Если бы у меня были мозги, я убежала бы в дом так быстро, что только пятки засверкали бы.
– Пожалуйста, не жалей, – он пальцами убрал пряди волос с ее щеки и заложил их за ухо. – Я надеялся, очень надеялся, что ты вернешься.
– …Я только получу еще больше боли…
– Я умру, прежде чем причиню тебе боль и позволю хоть кому-нибудь причинить тебе вред.
– Есть разная боль.
– Я знаю, о Господи, я знаю, – его пальцы нежно гладили ее щеку, потом перешли, на ухо. – Помнишь, когда я вытирал твои волосы своей рубашкой?
– Я помню все.
– Мы были одни в темноте. Я чувствовал, как будто нахожусь в другом мире, спокойном уютном мире, где были только ты и я. Я чувствую так каждый раз, когда нахожусь рядом с тобой.
Медленно и осторожно, давая Вилле массу возможностей отстраниться и уйти, Смит прижал свои губы к ее. Он целовал ее сладко и задумчиво. Его губы медленно и нежно ласкали девушку, Смит действовал очень осторожно, боясь поцарапать ее своей щетиной.
Он остановился и посмотрел Вилле в глаза. Ее глаза были полны отчаяния и боли.
– О, Смит… Я не понимаю себя… Мы совершенно не подходим друг другу.
– Я знаю. Я не могу простить себя. Как я могу ожидать, что ты или кто-нибудь другой простит меня?
Сильная боль в его голосе тронула Виллу так, как никакие слова не смогли бы проникнуть к ней в душу. Она вытащила свою руку из-под его и прикоснулась к щеке мужчины.
– Мы не можем повернуть время. Ты сам говорил так.
– Однажды в жизни в момент маленькой вспышки во времени у тебя есть шанс иметь все, все, о чем мечтал. И если ты упустишь этот шанс, ты потеряешь его навсегда. Я не схватил, я упустил свой шанс, и теперь знаю, ЧТО я потерял! – Смит уткнулся губами в ладонь девушки.
Мгновение Вилла не могла произнести ни слова, а когда, наконец, заговорила, голос ее был тихим и ласковым.
– Я не знаю, что и сказать.
– Ты ничего не должна говорить, – произнес он утомленно. – Я просто хочу, чтобы ты знала… знала… ты теперь знаешь, что я всегда буду помнить о тебе, я никогда не забуду тебя, Вилла.
– Ты добрый, нежный человек, как папа Айгор. Он был маленьким и уродливым, но он тоже умел говорить прекрасные, проникающие в самое сердце, слова.
– Я никогда никому не говорил таких слов, Вилла. Я сказал их только тебе.
– Ты говорил это и другим через свою прекрасную музыку.
Они были так увлечены друг другом, что не услышали рычание Бадди, когда Пленти Мэд вышел из-за дома.
– Эй, Смит! Я однажды заброшу эту чертову собаку в кипящую в кастрюле воду и сварю ее там!
Индеец подошел, встал перед ними и уперся руками в бедра. Вилла хотела отстраниться, но Смит удержал ее и еще сильнее привлек к себе.
– Бадди принадлежит к особой породе собак, Пленти. Он рычит только на тех людей, которые ему нравятся. Ты нравишься ему, Пленти.
– Ах, так?! – Пленти Мэд склонил голову на бок и сверху вниз посмотрел на Бадди. – Черт, Пленти Мэд не знал особенной собаки. Теперь он видит. Ты очень хорошая собака.
– Они взяли только гнедую лошадь и седло Чарли?
– Они берут… делают больше шума, чем стадо буйволов, – с отвращением сказал Пленти Мэд. – Глупая белая женщина говорить… говорить… говорить, – он сделал жест рукой, как ножом провел по горлу. – Тебе нужна помощь от Пленти Мэда, Смит? – Индеец многозначительно посмотрел на Виллу.
– Нет, спасибо…
– Тебе нужна помощь, ты зови Пленти Мэда. Глупая белая женщина очень худая, чтобы помочь такому большому мужчине, как друг Смит.
Вилла чувствовала хихиканье в груди Смита, но ни один звук не раздался с его губ, пока он не заговорил.
– У меня есть костыль, но я обязательно позову, если ты мне будешь нужен, Пленти.
Индеец ушел, а они остались сидеть и молча смотрели дру на друга. Вилла знала, что ей уже пора идти в дом, но не желала даже двинуться с места. Девушка чувствовала, как Смит прижимал рукой ее голову к своему плечу и ласкал щекой ее волосы.
– Останься подольше, – прошептал он, проведя губами по девичьему лбу.
Время не имело никакого значения. Они сидели тихонько вместе, и никто из них не думал ни о чем, наслаждаясь простым удовольствием от близости. С этой девушкой Смит чувствовал покой и умиротворенность, которые потерял в тот незабываемый день. Сейчас он не испытывал внутреннего одиночества и был воистину счастлив.
– Расскажи мне о себе, Смит. Тебе обо мне известно все.
– Что ты хочешь знать?
Вилла почувствовала, что мужчина напрягся.
– Обычное. Где ты родился, был ли ты послушным маленьким мальчиком…
Смит улыбнулся, и Вилла поняла, что он почувствовал облегчение.
– Я родился на ферме в Тенниззи, – начал Смит. – Мы были бедняками, но жили неплохо до тех пор, пока весеннее наводнение на реке Миссисипи не залило нашу землю, образовав новый пролив. Мой отец… Ты уходишь? – спросил быстро Смит, когда Вилла отстранилась от него и встала.
– Нет. Я хочу услышать все, каждый маленький кусочек, но я собираюсь принести рубашку, чтобы укрыть тебя. Ты весь покрылся мурашками.
– В доме у двери на вешалке…
Через несколько секунд Вилла вернулась с фланелевой рубашкой и набросила ее на плечи Смиту. Он нежно привлек девушку в свои объятья и прижал ее к груди. Вилла чувствовала дикое биение его сердца.
– Ты испугала меня до полусмерти, когда встала. Я думал, что ты покидаешь меня, – прошептал он в ее волосы и закутал любимую в свою рубашку.
Он нежно поцеловал ее губы, щеки, глаза…
– Я никогда не мечтал даже о такой женщине, как ты… Я боюсь, милая, так чертовски боюсь, всех завтрашних дней без тебя.
– Скажи мне, – прошептала она, отвечая на его поцелуи. – Начинай и расскажи все о Тенниззи, о том времени, когда ты был мальчиком, о том, как пришел на запад. Я хочу знать все. Не пропускай ни одной детали.
– Как я уже сказал, река смыла нашу ферму. Мать всю свою жизнь жила на одном месте. Она не отъезжала дальше пятидесяти милей от дома, она даже не могла представить себе расстояние, которое намеревался пройти отец. Отец и я были возбуждены предстоящей дорогой. Но мама и маленькая сестричка вовсе не хотели путешествовать. Мы отправились в Арканзас и достигли реки Миссури, остановились на пару месяцев в Иова, чтобы отец смог заработать немного денег, потом снова в Небраске. Каждый раз мать настаивала, чтобы мы остались, а отец мечтал о земле и скоте.