— Скоро батюшка выйдет?
— Должно быть, сейчас! В церкви, кажется, больше никого нет.
Я остался один. Начинало понемногу темнеть. Весь народ попрятался от крепчавшего мороза по теплым уголкам. Батюшка все еще не выходил. Наконец взвизгнула на застывших тяжелых железных петлях дверь, и отец Георгий вышел из церкви, разговаривая с каким-то человеком. Он сам запер церковные двери, попробовал замок, хорошо ли заперт, и, заметив, вероятно, мое ожидание, стал прощаться со своим собеседником.
— Бог благословит! Поезжайте с Богом! — говорил батюшка, пока тот принимал благословение.
Я тоже подошел под благословение. Как-то особенно, широким иерейским крестом он благословил меня. Мы вдвоем пошли рядом.
— Батюшка, я издалека приехал. Можно к Вам зайти в дом? Мне очень нужно с Вами поговорить.
— Милости просим. Пожалуйте.
По дороге к дому навстречу нам подбегали богомольцы, кто с вопросом, кто за советом. Как будто знали, что идет батюшка. Господи! Как это сил хватает у этого человека? Ангельское терпение. Только у самого дома его оставили в покое.
— Погрейтесь у печки, пока я переоденусь.
У меня от холода действительно зуб не попадал на зуб. В кухню кто-то вошел. Послышался разговор. Чей-то недовольный голос раздался:
— Дайте же, наконец, батюшке хоть поесть.
— Да как же, покойничка-то проводить ведь нужно?
— Не уйдет ваш покойник.
В эту минуту прошел мимо меня отец Георгий, направляясь в кухню, откуда слышался разговор. Я стоял и грелся около печки. В комнате было холодно. В кухне неприятные разговоры замолкли. Вошел батюшка.
— Вот дело-то какое. Надо ехать в село, поднимать покойника, пока еще не стемнело. Вы уж простите, зайдите часов в восемь…
О духовной мудрости и прозорливости отца Георгия ходит много рассказов. Вот один из них:
— Есть у нас в Волхове купец богатый. Народу он на своем веку много обидел. Чего говорить, и своим родным пощады не давал. Под старость богомольцем стал, на церкви, на монастыри жертвовал. Прослышал он, что отцу Григорию совсем не хватает денег. Поехал к нему наш богатей да и говорит батюшке:
— Наслышался я, что деньгами вы нуждаетесь, так, пожалуйста, Вам от меня на построение храма двадцать тысяч рублей.
А батюшка ему говорит:
— Бог строит, а мы у него — приказчики. Спасибо тебе за жертву, но Хозяин твоих денег брать не велит.
— Как так?
— Да очень просто: деньги ваши человеческими слезами омыты, а такие Богу не угодны. Родные твои кровные по миру гуляют, а ты думаешь, у Бога от их слез деньгами откупиться. Не возьму от тебя и миллиона. Возьму, когда ублаготворишь тобою обиженных.
Что же вы бы думали? Ведь пробудил совесть богатея нашего: теперь всех своих родных, кого обидел, на ноги ставит — дворы им строит, деньгами ублажает. И других, им обиженных, и тех разыскивает, чтобы обиды свои выправить. Вот как наш батюшка людей на путь наставляет.
Одно слово — истинный пастырь Божий.
Юродивый Андрей
Юродивый Андрей родился в деревне Овсянниковой, в благочестивой семье. Отец его умер рано, и он жил с матерью и отчимом. Он с детства был сосредоточен и от всего обособлялся.
Повзрослев, Андрей начал ходить почти голый, с кнутиком и топориком, который он носил на левом плече, держась за рукоятку.
Одежду, которую на него одевали, он рвал. Разговаривая о чем-нибудь хорошем, Андрей приятно улыбался, а при бранных словах уходил. Он все время сидел или лежал на печи, перебирая положенные на нее дрова. Спал тоже на печи, на самой горячей, без подстилки и под голову всегда клал свой топорик.
Много молился, особенно ночью. Летом, когда после работ все засыпали, он потихоньку пробирался в сад и звал Бога, осеняя себя крестным знамением. Слово его молитвы было немногосложно. Смотря на небо, подняв вверх руки, он произносил только «Господи!»
Когда Андрей ходил по деревням, его обижали крестьяне и дети. Ребятишки толпою гнались за ним с криком «Андрей топор!» швыряли в него камни. Но он терпел спокойно.
Иногда Андрей ударял себя сильно в грудь, или бился затылком о стену так, что удары слышны были на улице, но этим он не делал себе вреда.