«Пошлите, — сказал он, — дело в Сенат: там больше голов — больше умов».
Правительствующий Сенат со своей стороны предоставил решать это дело Синоду, так как вопрос был связан с религией. А Святейший Синод оставил этот случай на суд Самой Божией Матери.
Когда из Святейшего Синода пришел указ, члены губернского правления посоветовали Дмитрию сознаться в своем преступлении и тем отстранить от себя заслуженный суд Божией Матери, последствия которого могли быть куда страшнее соленых розог и рудников. Но Дмитрий уперся. «Не виноват, да и только», — отвечал.
Прошло две или три недели после объявления синодального решения. И однажды утром нераскаянный Дмитрий проснулся с перекошенным ртом. «Вот и начался над тобой суд Божией матери! — сказали ему тогда. — Раскайся!» «Не виноват, и все тут!» — отвечал Дмитрий.
После смерти жены он обнищал, питался подаянием, но так и не признал свою вину. Когда он смертельно заболел, его исповедовал священник, мой сослуживец. Он рассказал, что у старика Дмитрия заживо лопнули икры ног и издают невыносимо отвратительный запах. Для того чтобы уменьшить смрад от его тела на отпевании, в церкви было разложено несколько кадил, наполненных ладаном, но зловоние осиливало.
Тайна исповеди, которую обязан хранить духовник, не позволила мне спросить моего сослуживца: сознался ли старик в грехе хотя бы перед смертью?
Примирение
Рассказ алтарника
На днях я был на кладбище, посещал усопших родных. Проходя мимо католической части погоста, я увидел надгробный камень с надписью «Дезидерий Гациски». Эта могила напомнила мне одно замечательное и чудесное событие.
Недавно я возвратился после тринадцатилетнего странничества с Камчатки в Иркутск и стал служить в Спасской церкви, по соседству с которой был католический костел. Начальствующим в нем был Дезидерий Гациски. Мне нередко доводилось встречаться с ним, и я всегда приветствовал его поклоном. Но он никогда не кланялся в ответ. После множества попыток я решил, что впредь будет лишним при встречах приветствовать его. Какую-то странную неприязнь питал Дезидерий к православному духовенству, а, следовательно, и ко мне. Так прошло семь с лишним лет.
Однажды я возвращался домой после ранней литургии. И тут меня догоняет патер Гациски, подходит и братски приветствует. Обрадовался я такому неожиданному сближению. Завязался разговор о наших служебных обязанностях. Прошли улицу, в конце которой мой собеседник направился в одну сторону, я в другую. При прощании я спросил, куда он идет? Он ответил: «Нужно сходить к одному знакомому».
В тот же день, после вечерни, мне понадобилось посетить приходский дом, дорога к которому лежала мимо костела. Поравнявшись с католическим храмом, я услышал похоронное пение. Не знаю почему, прежде такого не случалось — мне захотелось заглянуть в костел. В центре его лежал на одре усопший, а два ксендза в черных облачениях пели попеременно на латинском языке псалмы. «Кто этот усопший?» — спросил я.
«Ксендз Гациски», — отвечали мне.
Впоследствии я узнал, что расставшись со мной на улице, он пошел в дом к своему знакомому. И только он переступил через порог, тотчас упал и скончался.
Можно, пожалуй, все приписать случаю. Но чем объяснить то, что Гациски поздоровался со мной именно в этот день? И мое желание войти в костел как объяснить?
Как строятся на Руси храмы Божии
В чем тайна любви к родной православной церкви, объединяющей всех русских людей, от сановника до нищего простолюдина? Это равенство детей перед горячо любимой матерью, для которой все они одинаково дороги и которую все одинаково любят.
Тайна этой любви кроется в нашей православной церковности, в церковном воспитании. Богослужение, обряды, песнопения, впитанные детским сердцем, — вот что роднит людей. В храме Божьем они забывают кто из них кто и молятся вместе, как родные дети одной матери. Вот с такой любовью уважаемый и умудренный годами чиновник говорит о своем детстве, когда он прислуживал в алтаре, звонил на колокольне, пел и читал на клиросе своей деревенской церкви. И нет сомнения, что его родной храм будет дорог ему до конца жизни.
Та же любовь к храму Божию живет и в сердце православного простолюдина. Недавно нам привелось случайно увидеть в церкви высокого, стройного, благолепного старца-мужичка. Он был в сером деревенском армяке и с золотой медалью на груди. Это невольно обращало на него общее внимание. Мы пригласили старца к себе на чашку чая и попросили его рассказать, за что он удостоился царской милости. И старец рассказал нам одну из тех историй, которые так обычны для искренне верующих, но которые считаются у наших «интеллигентов» легендами, не стоящими внимания «образованного» человека.