- Попробуйте себе это представить, - говорит Фиббс, будто замечает меня здесь, сидящую в углу, и знает, что у меня возникли небольшие трудности.
Мне всегда нравился мистер Фиббс. Он вроде нашего личного Гэндальфа, Дамболдора или еще кого-то невозмутимого в комплекте с круглыми очками и длинным белым хвостом, торчащим сзади из воротника, но сейчас он меня просто убивает. «Представьте себе», - говорит он. Я закрываю глаза. Картина медленно начинает материализоваться в моей голове. Лес под оранжевым небом. Горная цепь. Кристиан. Ждет. Я открываю свои глаза. Нет, я не думаю об этих подробностях. Это не мое будущее. Это прошлое. Мое будущее с Такером, и это не трудно представить. Я закрываю глаза снова, и, приложив немного усилий, вижу очертания большого красного амбара в «Ленивой Собаке». Небо над головой чистое и синее. Вижу человека, ведущего на пастбище лошадь, которая очень похожа на Мидаса: красивая, блестящая, гнедая. И еще - это та часть, от которой перехватывает дыхание - верхом на лошади сидит маленький мальчик и хихикает точно так же, как Такер. Человек, ведущий лошадь по кругу, безусловно, сам Такер. Я узнаю его где угодно. Мальчик видит меня и машет. Я машу в ответ. Такер подводит лошадь к забору.
- Посмотри на меня, посмотри на меня, - привлекает мое внимание мальчик.
- Я тебя вижу. Привет, красавчик, - говорю я Такеру.
Он наклоняется через забор, чтобы поцеловать меня, обхватив мое лицо руками, и тогда я вижу блеск золотого кольца на его пальце.
Мы женаты.
Это лучшая мечта всех времен. Где-то в глубине души я осознаю, что это только мечта, результат моего воображения и фантазий. Не видение. Не мое будущее. Но это единственное, чего я хочу. Я открываю глаза, сжимаю пальцы вокруг ручки и пишу: «Через десять лет я буду замужем. У меня будет ребенок. Я буду счастлива».
Затем щелкаю авторучкой и смотрю на слова. Они удивляют меня. Я никогда не была одной из тех девчонок, которые мечтают о замужестве; никогда не заставляла мальчиков на детской площадке давать мне клятвы или оборачиваться в простыни и делать вид, будто мы идем к алтарю. Когда я была ребенком, я смастерила мечи из ветвей деревьев, и мы с Джеффри гонялись друг за другом вокруг двора, крича: «Сдавайся или умри!». Не то, чтобы я была сорванцом. Мне нравились: фиолетовый цвет, лак для ногтей, ночевки, писать свое имя на полях тетрадки в школе, как и любой другой девчонке. Но я никогда, если честно, не представляла себя, состоящей в браке и будучи «миссис Кто-то». Кажется, я предполагала, что выйду замуж, в конце концов. Просто это казалось слишком далеким, чтобы беспокоится. Но, может, я все-таки одна из этих девушек. Я смотрю на страницу. У меня написано три предложения. Венди, очевидно, написала целую книгу о том, как здорово обернется ее жизнь, а у меня есть всего лишь три предложения. Такое чувство, что они вряд ли входят в разряд тех предложений, которые оценит мистер Фиббс.
- Ладно, еще пять минут, - говорит мистер Фиббс, - а затем, мы разделимся.
Во мне поднимается паника. Итак, чего я хочу? Анжела собирается стать поэтом, Венди - ветеринаром, у Кей Паттерсон есть глава, включающая в себя вступление в университетский клуб и женитьбу на сенаторе, Шон получит олимпийское золото за сноубординг, Джейсон - один из тех программистов, которые делают миллионы, придумывая какие-то новые фишки для «Google», и я – директор круизного судна. Я прима-балерина в «Нью-Йорк Сити Балет»[2]. Я - кардиохирург. Да, пожалуй, остановлюсь на кардиохирурге. Моя ручка порхает по всей странице.
- Время вышло, - говорит мистер Фиббс, - заканчивайте свое последнее предложение, а потом мы поговорим.
Я перечитываю то, что написала. Неплохо. Абсолютная ложь, но хоть что-то.
- Нет ничего более вдохновляющего, чем сложность и красота человеческого сердца, - пишу я в последнем предложении, и почти заставляю себя поверить в это. Грезы о Такере почти стерлись из моего сознания.
- Кардиохирург, да?- говорит Анжела, когда мы идем с ней вместе по набережной «Бродвей» в Джексоне. Я пожимаю плечами.
- Ты остановилась на юристе. Действительно считаешь, что собираешься стать юристом?
- Я хотела бы стать отличным адвокатом.
Мы шагаем через арку, на которой написано «Розовая подвязка», и Анжела выуживает свои ключи, чтобы открыть дверь. Как обычно, в это время театр выглядит совершенно безлюдным.
- Заходи.
Она кладет руку мне на плечо и толкает меня через пустой вестибюль. С минуту мы стоим в темноте. Затем Анжела ускользает, исчезая во тьме, и мгновение спустя ореол света появляется на сцене, которая по-прежнему украшена декорациями «Оклахомы!», фальшивой фермой и кукурузой. Я неохотно бреду вниз по проходу, мимо рядов красных бархатных кресел и до линии чистых белых столиков перед оркестровой ямой, где весь прошлый год мы с Анжелой сидели с её тетрадками и стопкой пыльных книг. Где мы говорили об ангелах, ангелах, и еще раз ангелах, до тех пор, пока я не начинала думать, что мой мозг вот-вот расплавится. Анжела практически вприпрыжку скачет в переднюю часть театра, поднимается по лестнице с краю сцены, останавливается и смотрит, ведь именно так она сможет получить четкое представление о том, кто входит. На свету ее длинные черные волосы отливают темно-синим оттенком, что выглядит не совсем естественно. Убрав челку за ухо, она смотрит на меня этим «я-супер-довольна-собой» выражением. Я сглатываю.
- Так что все это значит? - спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал так, будто бы меня это не волнует, - Умираю от нетерпения.
- Терпение – это добродетель, - шутит она.
- Я не настолько добродетельна.
Она загадочно улыбается.
- Ты думаешь, что я еще не догадалась?
В задней части театра появляется фигура, и я понимаю, что меня охватывает паника. Эта фигура выходит на свет, и у меня снова перехватывает дыхание, но уже по другой причине. Это не Кристиан. Это мой брат. Я бросаю взгляд на Анжелу. Она лишь пожимает плечами.
- Он заслуживает права знать то, что знаем мы. Верно?
Я оборачиваюсь и смотрю на Джеффри. Он неловко переминается с одной ноги на другую.
Моего братца было трудно понять в последнее время. С ним определенно что-то происходит. Во-первых, в ночь пожара он выбежал из-за деревьев так, будто бы за ним гнался дьявол, и его крылья были цвета свинца. Я не знаю, отражает ли это состояние его душевного благополучия или еще что-то, так как мои крылья в то время тоже были довольно-таки темными из-за копоти. Он сказал, что был там, смотрел на меня, но я не купилась. Хотя одно ясно точно - он был там. В лесу. Во время пожара. На следующий день он был приклеен к телевизору, каждую минуту следя за новостями. Джеффри будто ожидал чего-то, а после у нас состоялся такой разговор:
Я (после того как проболталась о поисках Кристиана в лесу и его ангельской сущности): «Так, это было отчасти хорошо, что я спасла Такера вместо него».
Джеффри: «Ну, что ты должна была делать, если твое предназначение не заключалось в спасении Кристиана?» Вопрос на миллион долларов.
Я (несчастно): «Я не знаю».
Затем Джеффри совершил очень странный поступок. Он рассмеялся горьким смехом, неправильным, который моментально напомнил мне о неверном выборе пути. Я только что призналась, что напортачила с самой важной вещью, которую я должна была когда-либо сделать в своей жизни, причиной, по которой я на Земле, а он засмеялся, глядя на меня.
- Что? – рявкнула я на него. - Что тут смешного?
- Черт, - сказал он, - это прям как в долбанной греческой трагедии. - Он недоуменно покачал головой, - Ты спасла Такера вместо него.
Я могла бы назвать это судорогой на его лице, но он все продолжал смеяться, пока я всерьез не захотела побить его. Затем мама каким-то сверхъестественным образом уловила нотки неминуемого насилия в воздухе и сказала: