А Ярослав Всеволодович и впрямь ожил: другую неделю живет со своей наложницей, но пыл его все не остывает. Ну и девку же подсунул Агей, ну и сладострастницу! Да за такую полюбовницу никаких денег не жаль.
И великий князь наградил Букана еще одной вотчиной. Агей еще больше зачванился, и такую власть взял, что без его ведома ни один приезжий удельный князь не мог явиться во дворец великого князя. Высоко, высоко взлетел Агей Ерофеич!
* * *
После шумных именин пришел Ярослав Всеволодович к своей разлюбезной Палашке с кувшином крепкого заморского вина и приказал:
- Угощайся, Пелагея. Сегодня все пьяны и тебя хочу видеть навеселе. Погляжу, какова ты будешь в постели наподгуле. Пей чару… до дна пей!
Палашка послушно выпила, наморщилась, замотала головой.
- Ничего, Пелагея. Первая – колом, вторая – соколом. Пей! То приказ великого князя.
Палашке, отроду не пившей столь много вина, пришлось осушить и вторую объемистую чару. Выпила, да так и рухнула на мягкое пышное ложе.
- Слаба, оказывается, на винцо. Как же ты теперь меня ублажать будешь? А ну шевели чреслами!
Но Палашка настолько опьянела, что и ногой не шевельнуть. Раскинулась на ложе во всей свое красе и лыка не вяжет. В Ярославе же, напротив, плоть взбесилась. И так и этак крутит полюбовницу, но та сделалась, будто мертвая.
- Ах ты, сучка! – вскинулся Ярослав и давай стегать наложницу плетью. – Ублажай, сказываю!
Палашка с трудом пришла в себя. Привстала на ложе, молвила:
- Погодь маленько…Сейчас оклемаюсь.
И оклемалась таки! (Вся весельем брызжет). Накинулась на Ярослава, да с такой бешеной страстью, что князь вожделенно заохал. Добрый час Палашка неистово потешала князя, пока тот пощады не запросил:
- Довольно, дьяволица. Да ты пьяная-то еще желанней. Награжу тебя щедро.
- Давно пора, - пьяно рассмеялась Палашка. – У тебя денег-то, чу, куры не клюют. Один Букан тебе тыщу гривен вернул.
- Вернул? – недоуменно уставился на полюбовницу Ярослав. – Когда ж такое было?
- Да уж давненько. У боярыни Сутяги забрал. Тыщу гривен, сам мне сказывал.
- Тэ-эк, - зловеще протянул великий князь.
В тот же день звезда Букана закатилась. (Надо знать мстительность Ярослава!). Он не только забрал у Агея все гривны, но и лишил его боярского чина, да еще осрамил перед всеми холопами:
- Прочь с моего двора, волчья сыть!
Г л а в а 8
ЗАГОВОР
Высоко поднялся, да низко опустился Агей Букан. Вздулся, как пузырь водяной, и лопнул. Крепко же великий князь ударил!
Жадность всякому горю начало. После неудачного покушения на князя Василька Ростовского и смерти боярина Сутяги, Ярослав Всеволодович позвал к себе Букана и приказал:
- Поезжай к вдове и забери у нее все гривны. А коль заартачится, припугни. Ты на это дело горазд, учить тебя не надо.
Агей к вдове съездил, деньги присвоил, а князю сказал:
- Вдова – тертая баба. Я, было, ее постращал, а она: ничего не ведаю, и ведать не хочу. А коль настаивать будешь, расскажу Васильку Константиновичу и всем ростовцам, как Ярослав Переяславский (Ярослав в то время княжил в Переяславле) помышлял за тыщу гривен нашего князя извести. Вот и пришлось возвращаться.
- Худо дело, - проворчал Ярослав. – Но вдова о деньгах не вякнет.
- Да скорее сдохнет!
- Ну, дай-то Бог, лишь бы не проболталась, - отступился князь.
Своему сотнику он всегда доверял: сколь темных дел с ним провернул. И в голову никогда не втемяшится, что Букан сможет его обмануть. И на тебе! Чего не чаешь, то скорее сбудется. Собака!
Падение повергло Букана в ужас. Расстаться с властью и потерять всё в одночасье! Теперь стыдобушка на улицу выйти. Ну и подвела же его Палашка. Непотребная женка, подстилка! Не зря говорят: бабий язык на замок не запрешь и рукавицей не заткнешь… Сам виноват, нечего было Палашке о гривнах выбалтывать. Правдолюбцем себя хотел показать. Я-де, не вор и не тать, все денежки Ярославу вернул. Нашел чем перед бабой хвастаться. Вот и похвастался на свою голову. Свой язык – первый супостат.
Целую неделю горевал Букан. В зелено вино ударился. Да так напивался, что его вели в опочивальню за белы рученьки. А того Агей не любил, люто бранился:
- Я сам! Прочь, холопы! Аль не слышали, что меня Быком прозвали? Да меня хоть на медведя выпускай.
- Ведаем, батюшка, о твоей силе непомерной. Но тут лесенки крутые, не поскользнулся бы. Вот и помогаем маненько.
- Дурни! Думаете куриными мозгами, что я пьян. Так слушайте и запоминайте, глупендяи. Не тот пьян, что двое ведут, а третий ноги переставляет, а тот пьян, что лежит, дышит, собака рыло лижет, а он и слышит, да не может сказать: цыц! Уразумели?
- Уразумели, батюшка, уразумели.
- То-то, недоумки. Гляди у меня!
Бражничал, дрался, буянил, и опомнился от непробудного пьянства лишь на третью неделю, когда стал перед собой не холопов видеть, а чертей. Утром опохмелился и сказал себе: «Хватит! Надо думу думать, как из беды выходить».
И день, и два, заложив руки за спину, расхаживал Букан по своей опочивальне. И надумал-таки! От радости даже в ладоши захлопал. И радость его усилилась, когда переговорил с некоторыми влиятельными боярами, недовольными правлением Ярослава.
Ранним утром его утробный голос загремел по всем хоромам:
- Седлайте коня! И себе седлайте. Со мной – два десятка оружных послужильцев.
В Суздале ближнего боярина великого князя приняли с почестями. (Здесь еще о падении Букана никто не ведал). Святослав Ярославич встретил Агея у самого крыльца.
- Рад видеть тебя, боярин Агей Ерофеич. Прошу в покои. Потрапезуем, что Бог послал.
Во время трапезы Букан, хорошо ведая сильные и слабые стороны младшего брата Ярослава Всеволодовича, деловито кашлянул в кулак и начал свою вкрадчивую и многозначительную речь:
- От владимирских бояр я к тебе, князь Святослав Всеволодович. Но разговор между нами должен держаться в строгой тайне.
- Само собой, - простодушно отозвался Святослав. – От каких бояр-то?
- Ты уж прости, князь, но я крест боярам целовал, а посему не могу я клятвоотступником стать.
- Коль целовал, помалкивай, негоже Иудой быть, - одобрительно кивнул Святослав. – Ты мне самую суть выложи.
- Суть такова: бояре в большой затуге. Великий князь большое зло супротив ордынского хана замышляет. Не останови – вновь полчища Батыя нахлынут, и вновь в пепел всю Ростово-Суздальскую Русь превратят.
Святослав оторопел:
- Да быть того не может. Мой брат – верный содруг хана Батыя. Не из его ли рук он ярлык получил и всем русским князьям сказал: «Я чту тебя, Ярослав и мужей твоих». А, отпуская на Русь, добавил: «Ярослав! Будешь ты старшим всем князьям в русском языке». «И вернулся Ярослав в свою землю с великой честью». Так по всем летописям велено записать. Надысь, я в летопись заглядывал.
- Время изменилось, князь. Брат твой посчитал, что на Батыя пора собирать общерусское войско. Его посланцы помчали в Новгород, Псков, Смоленск, Полоцк, Минск и Витебск, по всем городам Северо-Западной Руси, кои не подвергались Батыеву погрому. Больше того, брат твой послал гонца и к галицкому князю Даниилу Романовичу, кой одержал над татарами несколько побед. Каково будет хану узнать об измене великого князя? Гонец за гонцом.
Речь Букана не была лишена правды. Северо-Западная Русь, не испытавшая разорения Батыя, стояла перед новой угрозой Тевтонского Ордена и Литовского княжества, и она запросила помощи у князя Владимирского. Ярослав Всеволодович не мог ответить отказом: в случае поражения Северо-Западных княжеств, Литва и Тевтонский Орден могли двинуться вглубь Руси. Вот и поскакали из Владимира гонцы с ответом, что Ярослав Всеволодович не оставит в беде северные города. Ни о каком же заговоре против хана Батыя и речи не было. «Заговор» придумали Букан с боярами, дабы сместить с Владимирского престола неугодного Ярослава.