— Ничего не бойся. Скоро я отвезу тебя в доброе место. А пока потерпи.
Но Марийке было страшно. Да вон и филин пугающе заухал. Ночью выползает на кладбище всякая нечисть. Жуть! И чего тянет этот злыдень?
Мало погодя, Сергуня поднял девушку на руки, выбрался из кустов, и пошагал меж могил к выходу из погоста. У ограды его давно поджидал пегий конь.
Дорога к Веськову петляла дремучим лесом. Конечно, в боярскую вотчину можно было добраться более удобным путем, вдоль берега озера, но Сергуня побоялся встреч с рыбаками, кои нередко засиживались у кострищ и ночами. Дорога лесом куда надежней: ночью она всегда пустынна.
По черному, звездному небу плыла, освещая путь, задумчивая серебристая луна. Стояла чутко-пугливая, завороженная тишь, лишь при слабом, набегающем ветерке слышался легкий шум сосен и елей, да нарушал покой дробный цокот копыт, пущенного в рысь коня. Его-то и услышала ватага мужиков, неторопко бредущих встречу всаднику.
Ватага остановилась, прислушалась.
— Кажись, один едет, — молвил один из путников.
— Чо делать будем, Качура? В лес сойдем, аль на вершника глянем?
Большак, вожак ватаги Данила Качура, дюжий, рослый мужик в войлочном колпаке, твердо бросил:
— Глянем!
На крутом повороте дороги перед Сергуней неожиданно выросла стена мужиков. Разбойный люд! У Шибана екнуло сердце, но он был не из пугливых; выхватил из кожаных ножен меч, устрашающе крикнул:
— Посеку! Расступись!
Но лихие не дрогнули, двое из них натянули тетивы лука.
Вот тут-то Марийка, кинутая поперек коня, заслышав голоса людей, замычала изо всех сил, затрясла головой и задвигала связанными ногами. Авось, и избавят ее от полона неведомые люди.
— Спрячь меч, коль жить хочешь. Кому сказываю! Лучники! — громко воскликнул Качура.
И Сергуня понял: еще миг, другой — и две стрелы пронзят его грудь. Пришлось вложить меч в ножны.
Ватажники (а было их человек десять) сняли с коня Марийку, освободили от пут и рогожного мешка и удивленно загалдели:
— Ну и ну. Девка!
Качура, ухватив увесистой рукой коня за узду, повелительно молвил:
— Слезай!
Шибан нехотя слез и тотчас к нему метнулась разгневанная Марийка.
— Так вот кто меня похитил! Злыдень! Куда ты меня вез?
— Что за человек? — вопросил Марийку большак.
— Худой человек. Шибан, кой боярину Мелентию Ковриге служит.
— Наслышан о сем боярине, — хмуро произнес Качура. — Жесток. От него оратаи[33] в леса бегут… И куда ж ты вез девку?
Сергуня не захотел выдавать своего боярина и взял вину на себя.
— Приглянулась. Побаловаться захотел.
— А зачем в лес потащил?
— А чтоб никто не видел. Эка невидаль девку потискать. Не убудет!
Сергуня подмигнул ватаге, широко осклабился. Ухмылка его при лунном свете была хорошо заметна. Шибан норовил прикинуться простачком, дабы привлечь на свою сторону мужиков. Но мужики не любили ни бояр, ни их служилых людей.
— Всё ли так сказывает этот боярский прихвостень? — повернулся к Марийке большак.
Девушка развела руками:
— Не знаю, что и сказать, люди добрые. И всего-то видела его один раз. И вдруг такое. Схватил меня на кладбище, когда на могилку матери наведалась.
— А отец жив?
— Сирота я, добрые люди.
Качура с недобрым лицом вновь ступил к Шибану.
— Сироту обижать — великий грех. Рогатину ему в брюхо — и вся недолга. Не так ли, ребятушки?
— Так, Данила.
Но Сергуню спасла Марийка:
— Не лишайте его жизни. Отпустите!
— Добрая же ты, деваха. Он тебя помышлял обабить, а ты его милуешь. Будь, по-твоему. Но меч и коня мы заберем. Живи, Шибан! Да не забывай молиться на девку.
Сергуня вернулся к боярину, как побитая собака. Без меча, кафтана и коня. Удрученно молвил:
— Не выгорело дело, боярин. Беда приключилась.
Мелентий Петрович, выслушав Сергуню, затопал ногами:
— Дуросвят! Малоумок! С пустяшным делом не мог справиться. Со двора выгоню!
Долго бушевал и гневался, пока не плюхнулся на высокое резное кресло и не спросил:
— А с девкой что?
— Не ведаю. Что с ней разбойная ватага содеяла, одному Богу известно.
— Ну и дела!
Гришка и Авдотья хватились Марийку еще поздним вечером.
— И куда запропастилась?
Всю ночь не спали, но Марийка не появилась и утром. Встревожились.