И мне стало понятно, почему в Евангелии от Иоанна Христос наш Бог называется Словом. А потому, что к словесному можно прийти только Словом. И тогда мне стала ясна эта пронзительная молитва «Отче наш». Единственная молитва, которую нам дал Господь. Все остальные молитвословия сложили люди, наши святые. А одну – только Господь. Ведь Он в ней утверждает: Я ваш Отец. Для православных с рождения это, может быть, и привычно. А для меня, бывшего мусульманина, это было как гром с ясного неба. У меня слёзы наворачиваются всегда, когда я слышу эти слова.
Только в русском языке человеку даётся Божественное достоинство. Господь Христос возвышает нас, говоря: Я твой Отец. А русский язык это подтверждает. Потому что если Отец – родитель Слова, то Его ребёночек – словек. Посмотрите, во многих тюркских языках человек – это «адам», в английском – это «man». Но эти понятия к самому Богу отношения не имеют.
Отсекли добро?
Да, наш язык поистине придаёт нам достоинство Божественное. Почему я снова и снова об этом напоминаю? Сегодня молодёжь на сайтах в Интернете или в компаниях на улицах называет друг друга «чел». Не человек, а чел. В своей книге я сокрушался о том, что сотворили американцы с великим английским языком, языком Шекспира и Диккенса. Обратите внимание, как прощаются англичане. «Гуд бай». Но сегодня они уже не говорят «гуд бай», а просто «бай». Удивительно, ведь можно был оставить «гуд» – добро. Но отсекли именно его. Отсекли добро.
Приходит как-то мне письмо из Америки, с Аляски. Наша русская женщина вышла замуж за американца, родила ему троих детей. Она прочитала мою книгу и рассказала, что она пробуждает в людях большой интерес к языку. И что меня тронуло, не только к русскому. Ей стало так больно за английский, что она мне прислала по электронной почте статью отца Серафима Роуза, которая у нас не публиковалась. В этой статье он плачется о том, что творится с английским языком. Оказывается, даже не «гуд бай» полная форма английского прощания. Это тоже усечённая форма. А поначалу было «Год бай ю». То есть, Бог с вами. Как мы говорим, «оставайся с Богом». Что было – ушло. Осталось нечто как лай – «бай». А у нас от человека остался «чел».
Самое главное усекается везде. В начале учебного года знакомый алтарник одного московского храма, очень хороший парень Евгений, поступил в одно высшее духовное образовательное учреждение города Москвы, на богословский факультет. В тот момент он как раз прочёл мою книгу и был воодушевлён ею. Ему очень понравились рассуждения о церковнославянском языке. Встречаю его через неделю и вижу, что человек расстроен. «Женя, в чём дело?» – спрашиваю. «Василий Давыдович, я глянул в расписание – и увидел, что каждую неделю, нас шесть часов английского языка, и только один час церковнославянского!»
Хочется спросить педагогов: простите, господа, вы что, готовите пастырей для англиканской церкви? А ещё Евгений рассказал, что на второй год обучения останется только английский. А церковнославянский? На усмотрение студентов – факультативно можно заниматься. Что тут сказать? Вразуми их, Господи…
Сегодня вопрос чистоты нашего великорусского языка, вопрос сохранения, сбережения языка церковнославянского уже давно вышел за традиционные рамки культуры речи. Сбережение чистоты нашей речи, русского языка, нашей жемчужины, церковнославянского благодатнейшего языка – это защита нашей веры. Мужества и крепости желаю всем нам в защите церковнославянского языка, в отстаивании православной веры. И если мы отдадим на попрание эти наши святыни, то мы – христопродавцы. И получим то, что заслужили.
Чья красота спасёт мир?
Высшая свобода слова
«Не должно мешать свободе нашего богатого и прекрасного языка», – воскликнул когда-то Александр Сергеевич Пушкин. Свобода слова… это ведь ещё и фраза из Конституции. Господи, что только под этим не понимается, что только не пытаются ныне (впрочем, как и во все времена) этим понятием обозначить, а между тем… А между тем высочайшая миссия человеческой речи, как мне кажется, самая высокая честь, оказанная нам, людям, которым это самое слово даровано, есть богообщение, а высшая миссия человеческого слова – молитва. И именно поэтому мы, православные христиане, именуемся ещё и словесным стадом. Метко замечено кем-то, что если отнять у нас слово, то мы превратимся в мычащую биомассу. Вообще, слово как таковое есть та таинственная основа, по которой ткётся причудливый ковёр нашей жизни: неповторимый у каждого как по размеру, так и по количеству и плотности узелков, богатству и красочности узора, но единый именно в этой своей словесной основе. Призванные к жизни Самим Словом, нередко не подозревая об этом, все мы тем не менее обретаемся в сакральной стихии Божественного Логоса: от первого крика новорождённого, покинувшего благословенное материнское чрево, до последнего вздоха, последнего слова старца, с мужеством и смирением переступающего порог Вечности.