- Всего вместе с оружием - чуть меньше, чем весишь ты! - улыбался отец.
Крисп тоже отвечал улыбкой.
А после вновь наступало тягостное молчание, и мальчику казалось, что они с отцом были гораздо ближе там, в старом доме, через перегородку, чем здесь, хотя и сидели плечом к плечу, тесно прижимаясь друг к другу. Отец тоже чувствовал эту стену и, словно тараном, бил ее неуклюжими шутками, метал через нее, как из катапульты, вопрос за вопросом, но все было тщетно... Разговор не получался.
Вдруг он спросил то, от чего им обоим стало не по себе:
- А чем ты занимался вчера утром, что я не видел тебя, вернувшись домой?
- Я?.. - мгновение помедлил Крисп и честно ответил: - Молился!
- Да? - деланно удивился Марцелл. - Что-то я давно не видел тебя около статуй наших богов! Или ты забыл, сколько добра они сделали нашему роду?
- Смотри, какая чудная повозка! - Крисп, отвлекая внимание отца, показал на выплывшую из предрассветной дымки громоздкую телегу с колесами, выточенными из одного бревна, которую уныло тащили за собой волы. Восседавший сверху крестьянин испуганно таращился на императорский вымпел над их пологом.
- Он, наверное, принимает нас за самого Деция!
- Возможно! - рассеянно кивнул Марцелл, не желая менять тему разговора: слишком важна была она для него. - И мой отец - твой дед, и деды моих дедов, все поклонялись олимпийским, а после - римским богам! Да и как может быть иначе?
«Может! Может, отец! Ты только приди и посмотри… приди и виждь!» - мысленно возразил Крисп, но вслух спросил:
- А как называют воинов, которым доверяют носить орла?
- Так и называют - орлоносцы! И я, твой отец, сколько себя помню, с самого детства, приношу жертву им и гению императора.
- А как называется тот, кто носит перед войском его изображение?
- Иммагинарий! - машинально ответил Марцелл и вспылил: - Неужели тебе даже не интересно слушать об этом? Что ты улыбаешься?
- Да так...
- Нет, как отец, я желаю знать, о чем думает мой сын!
Крисп якобы покорно, но на самом деле, чтобы утаить хитринку во взгляде, наклонил голову и, как школьник учителю, ответил:
- Я просто вспоминаю, как наш раб при переезде в новый дом отбил полголовы у родового Юпитера, и думаю, как же он, «бог», мог допустить такое бесчестие?
Горячась, Марцелл стал говорить о своих богах, ссылаясь на авторитеты всех времен и народов, начиная с Гомера и кончая нынешним императором, однако вскоре потерял нить мысли и махнул рукой:
- Фу ты, совсем запутал меня! О чем мы с тобой говорили?
- Об орлоносцах! - с готовностью подсказал Крисп.
- Нет, раньше!
- Об этом, как его... имма-гинарии!
- Еще раньше!
- О... вчерашнем дне!
- Вот-вот! - обрадовался отец. - Я и говорю, что без уважения к богам ты совсем отбился от рук! Где ты был, к примеру, вчера, что ни я, ни Скавр не могли сразу найти тебя?
Как назло, хотя уже окончательно расцвело, на всей дороге, насколько хватало сил у взгляда, не было ни всадников, ни легионеров, ни даже захудалой повозки...
Крисп мог теперь только солгать в ответ. Но он вдруг вспомнил слова Нектария и не захотел усыновляться сатане. Он покорно склонил голову и прошептал:
- Сначала я был в нашем старом доме, когда вы разговаривали в нем со Скавром...
- Как! - ошеломленно уставился на него Марцелл. - И ты… слышал все?!
- Да, отец...
- А потом?
- Потом… побежал к отцу Нектарию.
- Что-о-о?! И ты...
- Да, я предупредил наших об эдикте Деция... И даже предложил выкрасть его или хотя бы узнать дату!
- И ты не боишься признаться мне в этом?!
- Но ведь ты сам учил меня говорить правду!
- Д-да... - выдавил из себя Марцелл, хотя весь его вид говорил, нет - кричал: «Но не всегда же, и не в такой степени!»
«До чего же они разные - мой отец и отец Нектарий, даже когда речь идет об одном и том же!» - поразился Крисп.
Марцелл вздрогнул, потянулся к дорожной сумке, но Крисп остановил его:
- Не беспокойся, там все на месте! Отец Нектарий запретил мне делать это...
Марцелл словно бы колебался: поверить сыну или же убедиться в сохранности императорских эдиктов, среди которых было немало других, в том числе особо секретных… Он долго молчал, и Крисп не торопил его. Он понимал, как трудно сейчас отцу.
После того, как все было рассказано, он почувствовал вдруг такую легкость, что казалось, птицей мог взмыть над повозкой. Но вслед за этим, словно испугавшись, как бы он и впрямь не сделал этого, события минувшего дня всей тяжестью навалились на его ресницы. И когда отец, очнувшись, тихо спросил: