- Но почему?!
Ответа не последовало - Крисп уже спал...
5
Потом буквы стали сливаться в шеренги…
Уснул и Стас. Он даже сам не понял, в какой момент это случилось.
Сначала буквы, выделенные аккуратным, похожим на учительский, почерком, начали рябить и менять очертания.
«Б» - римскими легионерами понесли на себе колья для частокола вокруг лагеря... «а» - щитами болтались за спинами уставших воинов... «к» - в имени римского мальчика замахивалась бичом на четверку коней... а бесконечно долгое слово «последовало» - на трех, выточенных из бревен колесах, прокатилось тяжелым, неповоротливым тараном...
Потом буквы стали сливаться в шеренги строк, шеренги - в когорту страницы... И вошедшей маме осталось лишь поднять упавшую на пол тетрадь, укрыть Стаса одеялом и выключить свет.
6
- Васька, куда? Стой, оглашенный! Сто-ой!..
- Да что же вы, ироды, делаете?
- И так закрыли, родимую, так и еще совсем порушить решили?
- Креста на вас нет!
- А зачем он нам? Посторонись, мамаша! Люди в космос вовсю летают, а ты до сих пор – крест… крест… Кстати, Иван Петрович, с крестом-то что делать будем?
- Как что? Зацепи тросом, и – трактором вниз!
- Трактором я могу, а на купол найди, кого помоложе, лезть. Вон – хотя б Капитона!
- Эй, Капито-о-он, иди-ка сюда!
- Ну, чего еще?
- Кончай иконы рубить! Давай, лезь на купол!
- Сам лезь! Не видишь, я руку поранил?
- Еще не хватало, чтоб председатель колхоза пятками перед вами сверкал! Ну что, ни одного смелого, что ли, во всей Покровке нет?
- Есть, дядя Вань, есть!
- Васька, куда? Стой, оглашенный! Сто-ой!..
Скрипнула входная дверь, в палату пахнуло свежим ночным воздухом, и в полной темноте послышались чьи-то осторожные шаги.
- Кто здесь?
- Это я, отец Тихон, Валентина!
- А почему свет не включаешь?
- Вас не хотела будить. И потом, я ведь тут каждую вещь на ощупь знаю! Сейчас только таблетки возьму…
- Что шмыгаешь носом – маме?
- Нет, теперь уже мне! Маме больше никакие лекарства не помогут…
- Что… Пелагея Васильевна… Бабушка Поля – умерла?!
- Нет! Но… «Скорая» только что приезжала, и просили – больше не вызывать. Сказали, чтобы я дала умереть ей спокойно. А как это – спокойно, если она всё время священника из города просит привезти, а тот, как нарочно, в отъезде… Не могу больше смотреть на ее муки. Ну, я пошла!..
- Погоди… постой! А я тут зачем?
- Так вам ведь нельзя!
- Ну, это еще, как сказать? Ты мне только…подняться помоги, а там уже Сам Бог нам поможет!
- Но, отец Тихон… отец Тихон!! Отец Тихон!!!
- Вот видишь, и встали… и идем!
- Вам не плохо? Не больно?
- Нет, всё хорошо. Всё хорошо будет! Воздух-то здесь какой, а? Соловьи поют… Вот и пришли… Вот и калиточка ваша… И дверка. А вот и бабушка Поля. Ну, здравствуйте, Пелагея Васильевна!..
- Васенька? Вася!!
- Мама, какой же это Вася? Это я тебе батюшку привела! Как ты просила… Сейчас он тебя исповедует, причастит! Не обращайте внимания, отец Тихон. Это у нее от лекарств…
- Отец… Тихон?
- Да, бабушка Поля, да… Ты готова?
- Конечно, сынок! Уж столько ждала… Конечно…
Валентина тихонько вышла из комнаты и вошла, когда ее мать, уже счастливая и умиротворенная, лежала после исповеди и святого причастия…
Отец Тихон сидел рядом с ней, гладя ее руку…
Они о чем-то разговаривали, и, увидев вошедшую, быстро закончили свой разговор. Собственно, прерывисто и едва слышно говорила одна бабушка Поля:
- Это хорошо, что ты не успел сказать всего Капитону... И другим открываться не стоит… пока! Тебе надо, чтобы люди и поверили, и доверили тебе сделать то, ради чего ты приехал. А узнают, кем ты был, не поверят даже тому, кем стал. Не все, конечно… Но есть еще такие, которые опять станут мутить народ…
- Всё хорошо… все хорошо будет, баба Поля! И храм в Покровке поднимем. И службу снова начнем!
- Дай-то Бог! Моя мама ведь за него жизнь положила… Поехала в город просить, чтобы храм не закрывали, а ее вместе с батюшкой нашим, отцом Григорием за это…
- Знаю, бабушка, помню – расстреляли… Но теперь они – святые, молятся за нас, и нам нужно только радоваться этому!
- Вот я и радуюсь… Гляжу на тебя и совсем умирать не страшно… Жив Господь!