«Это было необдуманное решение и в духовном, и в материальном отношении», – подумал Бартон.
Откуда-то из глубины церкви доносилось негромкое заупокойное пение.
– Ходят слухи, что вас позвали сюда израильтяне, чтобы помочь в расследовании происшествия на Храмовой горе, – прошептал священник. – Это правда?
– Мне не хотелось бы говорить об этом…
– Я не в обиде. Но если это все-таки правда – будьте осторожны, Грэм.
Священник отвел археолога в православный придел, известный как «пуп земли», или камень мироздания, названный так в честь каменной чаши в его центре. Она обозначала то место, которое древние картографы отметили как рубеж между Востоком и Западом. Еще по прошлому приезду Бартон обратил внимание, что отец Деметриос чувствовал себя комфортно только здесь, на своей территории.
У боковой стены располагался византийский алтарь, украшенный золотым орнаментом, над ним возвышалось массивное золотое распятие: Иисус в натуральную величину с ореолом в виде солнца, по обе стороны две скорбящие Марии, обращенные лицами к Христу. Стеклянное ограждение у основания алтаря обрамляло скальный пласт – полагали, что здесь был распят Иисус.
Голгофа. Двенадцатое стояние.
Священник перекрестился на алтарь и повернулся к Бартону:
– Показывайте, что принесли, Грэм. – Запустив руку под рясу, он достал очки для чтения.
Бартон вынул из нагрудного кармана пергамент, упакованный в пластиковый пакет с герметичной застежкой, и протянул священнику.
Отец Деметриос погладил пальцами пакет.
– Какой вы молодец – используете последние технологии. Ну-ка, посмотрим, что у вас тут…
Надев очки, он взял документ, поднял его повыше – к свету, излучаемому богато украшенным канделябром, – и уставился в текст. Через несколько секунд лицо его побелело, а нижняя губа отвисла.
– Боже мой…
– Что там?
Священник был явно напуган. Он впился в Бартона взглядом поверх очков.
– Где вы это нашли? – тихо спросил отец Деметриос.
Бартон подумал, стоит ли ему говорить, и ответил:
– Я не могу сказать. Мне очень жаль.
– Понимаю… – По глазам священника было видно, что именно такого ответа он и ожидал.
– Так вы скажете, что там написано?
Отец Деметриос обвел взглядом придел: поблизости прогуливались три католических священника в сутанах францисканцев.
– Давайте спустимся. – Он махнул Бартону, приглашая идти за ним, и проследовал вниз, под неф, по широкой изгибающейся лестнице.
Бартон не вполне понимал, чем древние письмена могли так напугать старика. Они спускались все глубже, пока выложенные камнем стены не сменились совсем древними, вырубленными прямо в холодной земле.
В похожем на пещеру помещении отец Деметриос наконец остановился.
– Вы знаете, что это за место?
– Конечно, – ответил Бартон, обводя взглядом низкий каменный потолок со следами контрольных меток, характерных для разработки месторождений полезных ископаемых. – Древняя каменоломня.
Глаза его быстро пробежались по стене за спиной священника, на которой были высечены сотни равносторонних крестов рыцарей-тамплиеров. Граффити двенадцатого века.
– Это гробница, – поправил его священник, указав на длинные погребальные ниши, расположенные в дальней стене. – Хотя мне известны оговорки, с которыми вы принимаете эту идею.
«Где Елене посчастливилось раскопать крест Христа», – хотел добавить Бартон, но сдержался.
Тот факт, что престарелая мать императора Константина лично выбрала это место – бывший римский храм, где язычники когда-то поклонялись Венере, – почти не оставляло сомнений в его подлинности. Будучи опытным археологом и прекрасно зная о расхождении во взглядах ученых-историков и служителей веры, Грэм не собирался оскорбить священника богохульством.
– Между прочим, прямо над нами еще одна священная гробница, – с серьезным лицом напомнил ему отец Деметриос.
– А зачем вы привели меня сюда? Это имеет отношение к содержанию свитка?
– Это имеет отношение ко всему, – торжественно заявил священник. – Не знаю, где вы нашли это, Грэм. Но если этот документ не отсюда – а я знаю, что он не отсюда, – то хочу предостеречь вас. Будьте очень-очень осторожны. Вы лучше других знаете, как неверно порой истолковываются слова. Если вы пообещаете, что не забудете мое предостережение, я напишу вам перевод.
– Даю вам честное слово.
– Ну хорошо. – Отец Деметриос покачал головой и испустил тяжкий вздох. – Дайте-ка мне вашу ручку и бумагу.
Каждый раз, когда отец Патрик Донован проходил по широкому коридору Апостольского дворца, ему становилось не по себе. Это были врата, ведущие к престолу Ватикана – материальной вершине иерархии христианского мира. Дворец примыкал к дальнему концу Ватиканского музея, и в нем размещались кабинеты Папы и государственного секретаря, этажом выше располагались роскошные апартаменты Борджиа. Казалось, весь этот огромный, словно вестибюль аэровокзала, комплекс являлся продолжением самого музея с его высоченными, от пола до потолка, фресками, мраморными полами и пышным убранством.
Здесь наиболее наглядно были представлены вооруженные силы Ватикана – невозмутимые швейцарские гвардейцы стояли на постах через равные промежутки, и это только добавляло беспокойства отцу Доновану.
Высокие галереи тянулись вдоль одной стены коридора, окнами выходя на площадь Сан-Пьетро – просторный, эллиптической формы внутренний двор, созданный Бернини, строительство которого было завершено в 1667 году. Четыре широкие аркады охватывали площадь, словно обрамляя обелиск, привезенный из долины Нила в 38 году нашей эры.[30] Памятник остро напомнил Доновану о кровопролитии, произошедшем в Иерусалиме всего четыре дня назад.
Большие прямоугольные окна противоположной стены зала были защищены металлическими решетками, не позволяя забыть, что это здание изначально проектировалось как крепость.
По краям смутно вырисовывающейся в конце коридора двойной двери стояли два швейцарских гвардейца в полном облачении – полосатые желто-сине-красные камзолы и такие же панталоны, красные береты и белые перчатки. «Клоуны», как назвал их Конти. Каждый держал в руках оружие шестнадцатого века – алебарду, представлявшую собой длинное копье, под острым наконечником которого располагалось лезвие топора с крюком. Донован также заметил, что у обоих гвардейцев были «беретты» в кобурах.
В двух метрах от порога он остановился.
– Buona sera, Padre. Si chiama?[31] – спросил высокий гвардеец, стоявший справа.
– Отец Патрик Донован, – ответил священник на итальянском. – Я по вызову его преосвященства кардинала Сантелли.
Гвардеец скрылся за дверью кабинета. Несколько неловких секунд, пока отец Донован рассеянно глядел в пол, оставшийся часовой безмолвно стоял по стойке «смирно». Появился первый гвардеец.
– Он готов принять вас.
Хранителя архива провели в просторную, отделанную мрамором и деревом приемную, где за отдельным столом сидел личный секретарь Сантелли, молодой отец Джеймс Мартин, его лицо было бледным и замкнутым. Донован приветливо улыбнулся и обменялся с ним любезностями, попытавшись вообразить, как же психологически тяжело, должно быть, отцу Мартину всецело находиться в распоряжении такого человека, как Сантелли.
– Можете пройти, – сказал Мартин, указывая на массивную дубовую дверь.
Открыв дверь, Донован ступил в роскошно убранное помещение, в дальнем конце которого над высокой спинкой кожаного кресла он увидел пурпурную шапочку и знакомую копну густых седых волос.
Государственный секретарь Ватикана сидел лицом к окну, в прямоугольник которого аккуратно вписался собор Святого Петра, и, прижимая плечом трубку телефона к правому уху, жестикулировал тонкими руками. Тут же он развернулся, и взору Донована предстали налитые кровью глаза, кустистые брови и тяжелая челюсть кардинала Антонио Карло Сантелли. Кардинал указал ему на кресло у широкого стола из красного дерева.
30
Обелиск, получивший в Средние века название «игла» и датируемый I веком до н. э., был привезен в Рим из Египта по приказу Калигулы; позднее Нерон установил его в своем цирке, место которого сейчас занимает собор Святого Петра. В 1586 г. Папа Сикст V распорядился переставить обелиск на площадь.