— Людочка, вы успели записать наш разговор? — под стол заглядывает верховный инквизитор, Павел Геннадьевич.
Моложавое лицо сорокалетнего мужчины благодушно улыбается. Безукоризненный пробор черных волос, сквозь которые видны седые нити, мягко качается над двумя продольными морщинами. Лицо гладко выбрито и уже готово влезть на обложку для журнала «Форбс». Самец, который управляет огромным концерном. Самец, по малейшему мановению пальца которого сгорают колдуны и ведьмы.
— Нет, Павел Геннадьевич, я была занята другим делом, — женщина показывает пальцы, как они блестят от клейковатой влаги.
— Эх, Людочка-Людочка, вам хоть кол на голове чеши, а вы все обо одном думаете. Вылезайте, — он протягивает руку, и секретарь, словно нечаянно, мажет по ладони влажными пальцами.
Верховный инквизитор не отдергивает руку, смотрит на блестящий след и улыбается.
— Спасибо, Павел Геннадьевич. Я могу идти? — Люда как можно невиннее спрашивает у мужчины, который тоже поднимается и теперь встает рядом. Напрягшийся агрегат указательной стрелкой показывает на выход.
— Нет, Людочка, мне еще нужно подписать необходимые документы. Помогите, пожалуйста. На столе мне писать несподручно, поэтому будьте любезны, наклонитесь немного.
Крепкие руки поворачивают ее на сто восемьдесят градусов и давят на плечи. Женщина нависает над гладкой поверхностью стола, чуть прогибается в спине, когда чувствует, как жадные руки рвут вниз кружевные трусики. Вот-вот должна произойти «выволочка». Возможно, именно поэтому и совершила невинную ошибку. Исправить ее дело пяти минут, но тогда пропадает вся прелесть от «выволочки».
А женщине нужно, чтобы инквизитор как можно больше к ней привык…
По коже бегут мурашки, когда юбка поднимается и оказывается закинутой на спину. Люда чувствует жар от большого предмета, который неторопливо покачивается в нескольких сантиметров от горячего влажного углубления. На спину шлепается стопка бумаги.
Он и в самом деле собирается их подписывать?
— Людочка, приблизьтесь чуть-чуть. Вот, еще немного.
— Павел Геннадьевич, может, не надо? — с придыханием спрашивает женщина.
Именно этот вопрос заводит его больше всего. Мужчине надо иногда дать понять, что он не просто берет податливое тело, а завоевывает его, побеждает женское сопротивление. Мужчина должен ощутить победу на вкус, тогда и оргазм будет слаще…
— Ну как же не надо? Надо, Люда. Надо! — с последним словом он резким толчком входит в женщину.
Руки, обхватившие за таз, помогают толчку, и кажется, что он заполняет горячее лоно полностью. Люда вздрогнула, как вздрагивает бабочка, когда опытный энтомолог пришпиливает ее огромной иглой к картонке. Лишь огромным усилием удается удержаться на подгибающихся руках. Боль от проникновения инородного тела тут же сменяется едва уловимым удовольствием.
Нельзя! Нельзя получать удовольствие! Ногти впиваются в ладонь, а зубы прикусывают верхнюю губу.
Верховный инквизитор замирает и… подписывает на женской спине бумагу.
— Вот, это нужно будет передать в бухгалтерию. Эх, если бы бухгалтерша не была такой страшной, я бы ее тоже… — начальник несколько раз двигает тазом, показывая, чтобы он сделал с Маргаритой Ивановной.
Похоже, он думает, что секретарь не очень хорошо это поняла, выходит полностью и снова загоняет огромный агрегат в ее влажную полость. Раз, два, три… Замирает…
Раздается чирканье зажигалки и ноздрей женщины касается легкий запах ладана. На спине, чуть пониже ложбинок возникает тепло, затем оно усиливается нажатием, и бумага с сургучовой печатью ложится на стол.
Первая бумага, а на спине их стопка.
Монолог, подпись, толчки, печать… Именно так, и не иначе. Он наслаждается своей властью надо женщиной. Люда старается расслабиться и помнить — зачем она здесь. Старается приспособиться к темпу, но темпа не было.
Монолог, подпись, толчки, печать…
Я здесь не просто так.
Монолог, подпись, толчки, печать…
Я здесь ради мести.
Монолог, подпись, толчки, печать…
Перед глазами встают горящие родители. Их крики режут уши, а взгляд матери устремлен на меня…
Монолог, подпись, толчки, печать…