Я потратила слишком много времени и внимания на его грудь и живот, но не потеряла контроль. Я позволила одеялу, накинутому на его талию, служить мне пограничным маркером. Я никогда не могла так прикоснуться к парню, и это казалось лучшим способом сделать это — когда он был беспомощен, неспособен подняться и причинить мне боль.
Я начала мыть ему руки, и вот тогда я увидела это. Каждый раз, когда я видела Малачи, на нем была одежда с длинными рукавами, обычно с кожаными манжетами на предплечьях. Она была такой маленькой, что я чуть не пропустила её. Татуировка на левом предплечье.
Пятизначное число с маленьким треугольником под ним.
На уроках я была внимательна. Большую часть времени. Когда я увидела татуировку, у меня в памяти всплыло ясное, как божий день, видео, которое мы смотрели на уроке истории в начале года. Тощие, как палки, люди за заборами концлагерей, пустые глаза за пределами мольбы. Нацисты наносили на их руки числовые татуировки. Мог ли он быть?..
Я провела пальцами по татуировке.
— Откуда ты взялся, Малачи? Какая у тебя история?
Я закончила мыть его, тщательно вытерла и натянула одеяло до плеч, когда по его коже побежали мурашки. Я подошла и села рядом с его головой. В состоянии покоя лицо Малачи уже не было таким свирепым, в отличие от того каким оно было, когда он бодрствовал. Оно было мягче. Малачи выглядел моложе, как будто его ещё не ранили. Я знала, что это неправда, но, всё же, глядя на его расслабленное и умиротворенное выражение лица, я могла представить себе другого его.
Я провела ладонью по его шее, где шрам был тёплым и гладким под моими пальцами, по его ключице к груди. Я положила руку на его сердце, чувствуя, как оно ровно бьётся. Я не желала отказываться от порочного удовольствия от его кожи. Мне было интересно, что бы он почувствовал, если бы он знал. Оттолкнул бы он меня, если бы посчитал это надругательством. Я бы так и сделала, если бы была на его месте.
Но что-то в том, как он смотрел на меня, заставило меня подумать, что он хотел бы, чтобы я прикоснулась к нему. От этого мои действия не становились правильными, но это был мой шанс, каким бы постыдным он ни был. Я хотела знать, каково это, когда выбор был за мной. А не когда я была под контролем.
Я склонила лицо к его лицу, поглаживая пальцами его подбородок. Под его закрытыми глазами залегли тёмные круги. Я вдохнула запах его кожи. Вблизи он выглядел таким юным, таким изысканным. Я прижалась лбом к его лбу и опустила взгляд на его губы.
Мне было семнадцать лет, и я никогда не целовалась с парнем. После всего, через что я прошла, я никому не позволяла так близко подходить ко мне, особенно после Рика…
Я стиснула зубы и отогнала воспоминания прочь, не желая, чтобы они испортили этот момент. Мой момент. Незаметно, наедине с ним, мне было так любопытно узнать, каково это будет. Было ли это так здорово, как все об этом говорили? На что это будет похоже? Каково это будет с Малачи?
Повинуясь импульсу, я легонько провела губами по его рту. Мою кожу покалывало там, где она касалась его. Я облизала губы и попыталась снова, задержавшись на мгновение, закрыв глаза и прижавшись, когда границы между нами растворились.
Ничего себе. Стоп. Я отстранилась, сердце бешено колотилось, и мне стало стыдно за себя.
— Что, чёрт возьми, со мной не так?
Уж кто-то, а я знала, каково это — не иметь выбора, так почему же я так поступала с ним?
— Прости, Малачи, — прошептала я, отстраняясь от него. — Такого больше не повторится.
Хотел бы я объяснить, почему это вообще произошло.
Я взяла его за руку, провела пальцем по татуировке на руке и положила голову на край кровати.
— Очнись, пожалуйста. Просто очнись. Я должна поблагодарить тебя, а потом мне нужно уйти.
Я звала его, держа его руку в своей, в течение нескольких минут, часов или дней, пока усталость не овладела мной снова.
ГЛАВА 12
— Лила?
От звука его голоса, надломленного и хриплого, я вскинула голову, словно получила удар током высокого напряжения.
Он нахмурился.
— Что ты здесь делаешь?
Я сморгнула слёзы облегчения.
— С возвращением. Как ты себя чувствуешь?
Он вздохнул и поморщился.
— Как будто не двигался уже несколько дней. И как будто у меня нет никакого желания пережить это снова.