Зачем? Я задаю себе этот вопрос беспрестанно. Зачем понадобилось Горскому надевать на себя маску француза-гувернера? Возможно ли, что ради Биби? Из этого следует, что был заговор? Неужели они еще прежде уговорились соединиться в нашем доме? Надобно допросить Варвару Михайловну. Я подозреваю нечто другое.
Впрочем, сдается мне, что для благополучия дома лучше не вникать в суть сей интриги. Теперь надобно пережить молву, которая уже несется по Москве. Завтра с утра явится Марья Власьевна за разъяснениями. Хотя следует спросить как раз с нее. Ведь именно эта почтенная дама рекомендовала нам князя в качестве учителя. Как могло такое случиться? Я боюсь думать о последствиях, но первое, что приходит в голову, это Мишины страдания.
Господи, устрой так, чтобы все, кто живет в этом доме, не страдали! Внеси мир в наш дом. Ведь Сашенька едва примирилась с Владимиром!.. Что будет теперь?"
Соня остановилась и задумалась. Лицо ее изобличало тайную тревогу и боль. Она глубоко вздохнула, сдерживая слезы, просившиеся из глаз, и продолжила записки.
"Я не верю, что он негодяй. Горский много раз пытался раскрыться мне, но я не выслушала его. Теперь ему навсегда заказана дорога в наш дом. В этом я не сомневаюсь - я знаю Владимира. И я не смогу более видеть его..."
Слезы все же пролились и капнули на тетрадь.
"Да что пользы, если я и встречусь с ним? Он князь, богатый человек, моложе меня на пять лет. В свете это все имеет огромное значение. А кто я? Бедная, старая, никому не нужная приживалка. Я и не выезжаю никогда, потому что не надобно. Бессмысленно.
Да, мне чудилось, что между нами появилось нечто, похожее на симпатию, даже привязанность. Но это между французом-гувернером и воспитательницей! Однако что может связывать блестящего светского господина с некрасивой, немолодой особой? Нет, мне надобно забыть его. Забыть..."
Теперь слезы лились не переставая, буквы расплывались, и Соня была вынуждена переждать. Она промокнула лицо платком и высморкалась. Собравшись с силами, снова взялась за перо.
"Что ж, верно, такова моя судьба. У Сашеньки скоро родится младенец, без меня ей не справиться. Миша теперь тоже на мне. Все пойдет по-прежнему. Господи, на все Твоя воля. Только бы все были здоровы и покойны. А к запискам этим я, верно, больше не вернусь. Надобно ли терзать душу воспоминаниями и обманываться пустыми надеждами?"
Решительным жестом убрав подальше тетрадь, Соня помолилась и легла в постель. Однако уснуть она не могла. Пустота, образовавшаяся с уходом Дюваля (она не могла еще называть его иначе), мучила, лишала покоя. Откуда-то взялась незваная тоска, и душа заныла. Она не желала мириться с потерей, с холодом существования. Только что ее наполняли живые чувства, а теперь - пусто, одиноко...
Соня зарылась в подушку, чтобы не слышать собственные стоны. Отчего прежде она не чувствовала этого одиночества и холода? Можно было б обмануть себя, сказав, что Дюваля не было, он привиделся ей во сне. Отчего не получается вернуться к себе прежней? Или она стала совсем другой? Отчего мир в ее душе нарушен и прежний покой невозвратим?
Слегка задремав, Соня тотчас увидела себя возле Дюваля. Как тогда, возле елки. Она припала к его груди, и слезы счастья полились из ее глаз. Он был рядом, он обнимал ее, улыбался и шутливо целовал в нос. Столько хотелось сказать ему! Отдать и сердце, и жизнь... Но это был сон.
Соня ошиблась. Марья Власьевна не явилась наутро и еще два дня о ней не было ни слуху ни духу. Мартыновы не выезжали, из дома никто не выходил, будто затаились. К Владимиру в эти дни лучше было не приближаться. Все как сговорились: ни один словом не обмолвился о давешних событиях. На имя Горского или Дюваля в доме был наложен запрет.
Поначалу даже на Биби распространилась немилость Мартынова. Варвара Михайловна крепилась, плакала потихонечку и однажды не вынесла. За обедом посреди немудреного разговора она вдруг всхлипнула и промолвила, ни к кому не обращаясь:
- Я должна покинуть ваш дом.
Сашенька удивленно посмотрела на нее:
- Отчего же, душенька?
- Я навлекла беду. Я виновата во всем.
Сашенька растрогалась. Она умоляюще глянула на Владимира.
- Володенька, скажи Биби, что ей не следует уезжать. Мы ведь простили ее?
Мартынов кашлянул и, наконец, взглянул на Варвару Михайловну без гнева.
- Право, не надобно впадать в крайность. Вас никто не гонит и ни в чем не винит. Вы вольны жить здесь, сколь заблагорассудится.
Дамы с удовлетворением переглянулись. Им так не хотелось расставаться! "Чудное дело! - раздраженно подумал Владимир. - Их ничем не проймешь! Хоть куль муки на голову опусти".
Он же с трудом возвращался в прежнее самочувствие. Даже себе он не хотел признаться, что боялся узнать о связи Дюваля и Сашеньки. И стыдно было, когда испытал облегчение после признания Биби. Обман Горского превращался в озорство, любовную интригу. Как любой обман, он неприятен, но не опасен. Наверное, следовало бы наказать мальчишку, но кто в молодости не грешит? Владимиру тоже было что вспомнить.
Однако теперь всякий будет указывать пальцем и смеяться. Ловко провел князек человека опытного и зрелого! Любой ничтожный мальчишка, доморощенный Ловелас будет думать, что можно морочить головы и оставаться безнаказанным при том. Эта мысль более прочих не давала покоя Владимиру после скандала. Но, верно, придется примириться, не возьмешь свои слова назад. Мартыновы обязаны этому петербургскому выскочке жизнью детей. Да, и Сони. То-то она в элегических настроениях пребывает после изгнания Дюваля. Попалась голубушка на приманки красивого наглеца. Пусть теперь локоть грызет. Владимир сделал все, чтобы отвадить ее от мнимого француза. Влюбилась, небось, что с нее возьмешь, с сентиментальной дуры.
Владимиру было проще все грехи свалить на Соню и даже мысленно не осквернить подозрением Сашеньку. Знай об этом Софья Васильевна, она бы согласилась с Владимиром, только бы им, кузену и Сашеньке, было хорошо.
Александра Петровна была занята своим положением и силилась не вспоминать события, взволновавшие весь дом. Как бы не навредить будущему младенцу. Расположение Владимира она не утратила, а это было главное. Однако, листая с Биби модные журналы и роясь в выкройках, она не преминула ненароком расспросить подругу. По словам Варвары Михайловны, выходило, что Горский, весьма пылкий молодой человек, не мог жить без Биби. Их отношения стали известны мужу. Но более всего дама беспокоилась, что слухи дойдут до государя. Тут Горский покинул Петербург и попал в дом Мартыновых. Вероятно, он знал о дружбе Биби с Сашенькой. Эта остроумная выдумка позволила им вновь соединиться здесь.
- Соединиться? - удивленно подняла брови Сашенька. - Не хочешь ли ты сказать, душенька, что вы в нашем доме предавались ... плотским утехам?
Биби опустила глаза. Ей очень хотелось солгать, но она призналась:
- Помилуй, Александрин, для нас было свято ваше гостеприимство. Мы чтили кров, принявший нас...
Сашенька едва заметно улыбнулась. Что-то не вяжется облик Дюваля с ролью, какую отводит ему Биби. Впрочем, не следовало погружаться в тонкости этой истории. Слава Богу, все в прошлом. Авось, забудется. Теперь у Владимира нет повода для недовольства. Конечно, присутствие красавца-мужчины в доме так оживляло атмосферу, будоражило слабый пол. Сонечка, кажется, влюбилась всерьез. Ей бы подошел француз-гувернер, но что касается князя... Теперь шансы ее равны нулю. Жаль. Да и Владимир никогда не пустит на порог человека, обманувшего его, и это справедливо.
Жизнь потекла тихо, размеренно, словно ничего и не было. Возобновились уроки танцев и музыки. На досуге дети с Соней крутили волшебный фонарь, читали книги, разыгрывали шарады. Миша тосковал. Соня видела это и старалась занять его чем-нибудь. Давала задание прокладывать по карте маршруты великих путешественников, читать их записки. Потом следовало доложить о путешествии, как если бы он сам в нем участвовал. Миша спустил на воду свой парусник без Дюваля... Каждое утро он с недетским упорством, мужественно обливался холодной водой. Как при Дювале...