- Да вы о ком толкуете? - спросила Сашенька. - О чиновнике, с которым Соня танцевала?
- Как же, с чиновником! Да с Горским, будь ему пусто! Так заморочил девицу, всех кавалеров распугал.
В гостиной повисла тягостная тишина. Все с вопросом обратились к Соне. Бедняжка была готова провалиться сквозь землю. Марья Власьевна смекнула наконец, что дала маху.
- Ну, прости, Сонюшка! Не чаяла, что у тебя секреты. Да полно, будет вам!
Однако Владимир мрачнел и на глазах наливался бешенством. Биби нахмурилась и окинула Соню ревнивым взглядом. Сашенька обиженно надула губки, сердясь на скрытную кузину. Тут же подвернувшийся Миша с надеждой воззрился на смущенную тетушку.
- И вовсе нет здесь никаких секретов. Этот господин мне несносен, и я не желаю говорить о нем, - бормотала Соня, немилосердно краснея.
- Однако ты с ним танцевала, - сквозь зубы проговорил Мартынов.
- Пощади, Володюшка, - вступила Марья Власьевна. - Коли приглашена, так что ж? Скандала еще не доставало. Сонюшка по-умному поступила: сказалась больной и уехала. И чего ради набросился? Вовсе запутали девицу. Что ж, ей не выезжать теперь из-за князя?
- Стало быть, не выезжать, - отрезал Владимир.
Марья Власьевна готова была ринуться в бой, но Сашенька ее опередила:
- Полно, Володя. Марья Власьевна права: Соне надобно выезжать. Мы не должны вовсе запираться лишь оттого, что однажды ошиблись.
- Хороша ошибка! - зло возразил ее супруг. - Вам дай волю, вы заведете в доме постоялый двор, а то и еще что похуже.
- Ишь, развоевался, Аника-воин! - усмирила его Аргамакова. - Пора уж старое-то забыть.
- Я не желаю более слышать имя этого господина! - припечатал Владимир и покинул гостиную в знак неудовольствия.
Впрочем, вечер завершился вполне идиллически. Владимир Александрович скоро остыл и вернулся в общество. Он шутил с Биби, почтительно слушал Марью Власьевну, расписывающую выгоды пансиона.
Когда Соня уложила девочек и проводила Мишу до постели, он спросил взволнованным шепотом:
- Князь вспоминал обо мне?
Горский безумствовал. Побег Сони с бала лишил его остатков благоразумия. В муках бессонницы и душевных терзаниях он решил наказать Амалию. Он не виделся с нею с того самого злополучного дня, когда в дом Мартыновых явились ряженые. Коншин напрасно удерживал друга от поспешных действий. Едва проснувшись на другой день, он потребовал выезд. Не слушая уговоры Филипьевны откушать кофию со сливками и свежих плюшек, князь помчался сломя голову к Никитским воротам, где жила Амалия.
Он не знал, что скажет кузине, что сделает, но отчего-то именно на ней он должен был выместить душившее его негодование. Выбравшись из экипажа, князь стремглав взлетел на крыльцо, миновал сени, где возился с печкой истопник, переднюю, ворвался в комнаты. Минуя одну за другой, князь пронесся по анфиладе, нигде не найдя ни души.
- Амалия! - позвал Юрий, взбегая по лестнице во второй этаж, где располагалась спальня кузины. - Амалия, где ты? - крикнул он еще раз для верности.
Очутившись возле двери обиталища, сокрытого от посторонних гла, Юрий невольно попал в плен давних воспоминаний. Здесь, в этой модной комнате, похожей на шкатулку и убранной с пряной восточной роскошью, десять лет назад юный князь постигал азы плотской любви.
Амалия тогда скучала и от нечего делать принялась за мальчишку-кузена. Уверив его дядю в совершенной благонамеренности, она поселила Юрия у себя. Предлогом послужили занятия античной философией и искусством, которыми в ту пору увлекалась дама. Она собрала вокруг себя кружок почитателей древних греков и римлян. У нее устраивались живые картины на античные сюжеты знаменитых полотен, переводились Гораций и Ювенал, разыгрывались сцены из древнегреческих трагедий. Юрий Горский принимал живое участие во всех затеях обожаемой кузины. Он был возле нее подобием пажа, оруженосцем, и никто не знал, что происходило между ними по ночам в спальне Амалии.
Кузина была весьма искусна в науке любви, ее ненасытность пугала юношу и притягивала. Очень скоро он сделался ее рабом. Амалия играла с кузеном до тех пор, пока ей не надоело, а после выгнала из дома, как паршивую собачонку. Юрий томился, страдал, лелея мстительные мечты, с наслаждением представлял, как вонзает нож в пленительную грудь Амалии или душит ее, подобно ревнивому мавру. Он возненавидел всех женщин, подозревая в каждой из них коварство, развращенность и обман. Покинув Москву ради учения и службы, юный князь проклинал кузину и весь женский род и мстил им и в Париже и в Петербурге, куда забрасывала его судьба.
И теперь, когда он впервые познал истинную суть любви, когда полюбил женщину, ничуть не похожую на таких, как Амалия, кузина вновь встала на его пути!
- Амалия! - грохнул Юрий кулаком в дверь спальни дамы, и дверь отворилась.
Взору князя предстала омерзительная картина. Амалия извивалась в объятьях двух мужчин цыганского вида, как безумная вакханка во время дионисийской оргии. В комнате удушающе пахло опием. Горский сплюнул от отвращения и тотчас покинул приют греха.
Однако неприкаянная душа князя алкала действия. Пометавшись по городу, он неожиданно для себя очутился возле дома Мартыновых. Юрий сидел в экипаже, с надеждой глядя на окна второго этажа, покуда к дому не подъехала карета Аргамаковой. Покидая свой мучительный пост, князь насилу не застонал от безысходной боли, пронзившей его душу.
- Соня, - неожиданно для себя прошептал он, глядя на уплывающие окна ее покоев.
Заехав в фехтовальный зал, князь едва не подрался со знакомым фехтовальщиком и решил в удручении, что остался один, русский, способ спасения от тоски - напиться.
Петруша Коншин поддержал приятеля, и вскоре они, крепко обнявшись, сидели у камина и горланили полковые песни, а Филипьевна ворчала и сердито качала головой...
Праздники шли на убыль. После Крещения Мишу впервые свозили в пансион. Соня тревожилась, каково ему будет в казенном месте, среди чужих мальчишек, со строгими учителями. Однако Миша вернулся вполне довольный. Он задирал нос перед девочками и показывал им опыты с электризированием кусочков бумаги роговым гребешком. Теперь его возили всякий день учиться, а вечером возвращали домой. Девочками занималась по-прежнему Соня. Однако с некоторых пор она сделалась рассеянной, забывчивой, что тотчас сказалось на хозяйстве. Сашеньке поневоле пришлось взять на себя заботы по дому, в чем ей охотно помогла Биби. На диво, Варвара Михайловна при всей ее субтильности оказалась вполне толковой помощницей и даже руководительницей подруги в домашних делах. Незаметно и исподволь она приучала Сашеньку к счётам и амбарным книгам, и Соня с облегчением сдала им ключи от сундуков и кладовой.
Молодая женщина заметно переменилась с того знаменательного бала у Мещерских. Марья Власьевна еще не раз пыталась вывезти Соню, но Владимир воспрепятствовал этому весьма решительно.
- Довольно оскорблений! Соня будет сидеть дома, покуда этот господин не уберется из Москвы.
Тщетно уговаривала его почтенная дама, взывала к совести и грозилась, Мартынов стоял на своем. Не помогли и Сашенькины уговоры: он не смягчился. Соня беспрекословно подчинилась решению кузена, но с тех пор замкнулась, погрузилась в себя. Ни с кем в доме она не могла говорить о происходящем в ее душе. И, как прежде, она доверилась своему журналу и тщательно прятала его подальше от нескромных глаз.
"Мне совестно признаваться, но мысли мои витают далеко от нашего дома. Никто не понимает, что происходит со мной, а я не смею открыться.
Прежняя моя жизнь теперь кажется мне несносной. Отчего? Отчего я охладела к прежним занятия? Теперь лучшее для меня в моем печальном существовании - забыться с книгой. Однако в нынешних романах столько соблазна! Помнится, я прочла "Красное и черное" и горько плакала о мадам де Реналь. Возможно ли, что любовь несет лишь страдания, смерть? Тогда лучше уж поскорее избавиться от нее!