- Что твои домашние? Все ли здоровы? - спросил Горский.
- Здоровы, - пожал плечами Миша. - Я теперь езжу в пансион, вон Филька меня возит. - Он указал на свои сани.
- Что ж, недурно, - одобрил Юрий. - Однако ты не должен думать, что я забыл тебя. Увы, мне нельзя бывать у вас, а встречаться тайком... Дождемся лучших дней.
- Я понимаю, - кивнул со значением Миша. И вдруг вдохновился: - А вот Соне ничего не скажу про нашу встречу! Пусть мучается, как я.
- Отчего же мучиться? - улыбнулся Горский.
- А она скучает, я же вижу.
Горский подтолкнул мальчика к саням:
- Ступай, великий мститель. Тебя, верно, дома заждались.
Миша помахал рукой на прощание, и сани умчались. Коншин подмигнул приятелю:
- Скучает твоя красавица.
- Она не красавица, - сердито ответил Юрий и пошагал к дому.
- Я не возьму в толк, - не отставал от него кавалергард. - То она стара и нехороша, помнишь, ты сказывал прежде? Потом вдруг - гимны ее красоте, после встречи на балу. Теперь же опять твердишь, что не красавица. Диковинка. Что до меня, так я не нахожу в ней ничего привлекательного.
Горский остановился и метнул грозный взгляд.
- Все, умолкаю! - засмеялся Коншин, выдвигая вперед себя Эзопа.
Однако Юрию давно уже не до смеха. Он метался, воспламенялся и угасал, и не знал, что делать с собой. Он тосковал по службе и часто сетовал, что не может вернуться в полк. Неопределенность положения была для него нестерпима. С отрочества Юрий привык к полковому распорядку, когда все дни заполнены занятиями. Жить по уставу для него было естественно, словно он родился в казармах. Теперь же, предоставленный себе, Горский не мог распорядиться собой со смыслом и пользой. Привычка служить делу мешала ему вести рассеянный образ жизни, а живая натура требовала кипучей деятельности. Юрий завидовал Коншину, который скоро должен был вернуться в Петербург, в родной полк "рыцарской гвардии".
Как ни крути, Горский чувствовал себя много лучше бедным учителем в доме Мартыновых, чем богатым князем в собственном особняке. Вспыхнувшая нежданно любовь к Соне захватила все его существо, но тоже требовала деятельности. Юрий задыхался от невозможности выразить и осуществить свою любовь. Он делался несносен, когда не имел занятия и цели. Коншин, любивший друга, и тот уже насилу терпел его дурное расположение.
- Тебе надобно развлечься, друг мой, а то, того и гляди, рассудка лишишься. Едем со мной к Амалии, у нее весело, - советовал кавалергард. - Любовь какой-нибудь доступной красотки вполне излечит твой сплин.
Однако Горский оставался глух к его советам. Когда-то он не пренебрегал самыми рискованными развлечениями, но теперь все переменилось. Пропал интерес к любовным приключениям, к гвардейскому куражу. Выходило, что Соня была единственной надеждой Юрия, но она не отвечала более на его письма, только ласкала да закармливала сластями Эзопку, который приносил ей записки.
- Она не возвращает мои послания, стало быть, читает их. Это уже немало, - бывало, бормотал Юрий, перебирая в пальцах бронзового ангелочка, который сделался его талисманом.
- Ты беседуешь с безделушкой? - не без тревоги спрашивал его приятель, а Горский краснел, как шестнадцатилетний юнец.
Коншин сокрушался и уезжал с визитами, предоставив князя его хандре и одиночеству.
И теперь оброненное Мишей упоминание о Соне дало новую пищу надеждам Горского. Вернувшись в дом и устроившись с книгой в креслах, Юрий вдруг принял решение.
Второй день бушевала метель, зги не видно. Лошади останавливались посреди улицы, не имея сил двигаться против ветра. Девочки Мартыновых не ходили гулять. Они тихо сидели у камина в гостиной, наряжая кукол в собственноручно сшитые платьица. Сашенька и Биби, сидя за столиком, кроили и шили крохотные рубашонки из батиста. Соня тут же устроилась с книгой. Вот-вот должен был вернуться из должности Владимир. Даша накрывала в столовой обед. Завывание метели за окном не нарушало уюта и мирной тишины теплого дома, а напротив, сообщало им особую прелесть.
Когда в передней зазвонил колокольчик, никто не удивился и не прервал занятий. Тем глубже было изумление, когда в гостиную ворвался незнакомый господин лет сорока пяти в заснеженной богатой шинели с бобровым воротником.
- Где она? - завопил господин. - Где эта дрянная женщина?
Биби вскрикнула и выронила шитье из рук.
- Ах, вот вы где прячетесь! - гремел незнакомец. - Извольте тотяас собраться и следовать за мной!
- Куда? - жалко пролепетала Варвара Михайловна.
- Домой! В Петербург!
Сашенька опомнилась наконец и спросила надменно:
- С кем имеем честь?
Господин Бурцев и не взглянул на нее. Он прожигал супругу испепеляющим взором, а она, как зачарованная, поднялась с софы и направилась к себе готовиться к отъезду. Дети испуганно замерли.
- Сударь! - встала на пути разъяренного господина бесстрашная Соня. - Вы находитесь в чужом доме, извольте соблюдать приличия!
Бурцев посмотрел на нее, как верно слон глядел на Моську.
- Чего вам? - грубо спросил он.
- Варвара Михайловна находится здесь под нашим попечительством. Вы не смеете здесь своевольничать! - храбро отражала атаку Соня. - Биби, остановитесь! Я зову слуг!
Бурцев занес над ней руку, и все в ужасе вскрикнули. Однако ничего не произошло. Свирепый вид господина смягчился, Казалось, он опамятовался и опустил руку.
- Да, я представлюсь. Василий Афанасьевич Бурцев, супруг вот этой безнравственной особы. - Он указал на жену с выражением презрения и брезгливости.
- Прежде присядьте, - предложила Сашенька, а сама в панике подумала: "Когда же, наконец, придет Владимир?"
Бурцев злобно покосился на застывшую Биби, однако сел и тотчас обмяк. Было видно, что он устал и едва держался на ногах. В позе грозного господина появилось нечто жалкое, старческое. Тут раздался спасительный звонок колокольчика: приехал Владимир. Женщины бросились нему навстречу.
- Володенька, там муж Биби за ней приехал, - виновато сообщила Сашенька.
Промерзший Мартынов стряхнул с шубы снег и скинул ее на руки лакею. Он недовольно проворчал:
- Это не дом, а трактир.
Однако дамы смотрели на него с ожиданием и надеждой. Войдя в гостиную, Владимир холодно произнес:
- Чем обязан?
Бурцев успел задремать и подскочил в растерянности:
- Пардон, я, кажется, вздремнул. Гнал без отдыха, как только узнал о местопребывании супруги. Бурцев, к вашим услугам, - он неловко поклонился.
- Как вы узнали, что ваша жена здесь?
- До Петербурга дошли слухи о новых похождениях этого негодяя Горского, было упомянуто имя моей жены. А кто пустил слухи, Бог весть. Все говорят.
Мартынов саркастически усмехнулся:
- Гм, все говорят... Что ж, не обсудить ли нам все это за обедом. Я страшно голоден.
Общество перетекло в столовую в разных чувствах. Биби все еще не могла прийти в себя от неожиданного потрясения. Она притихла, уголки губ ее опустились. Дама враз постарела на несколько лет. Сашенька трепетала перед Владимиром и горячо сочувствовала ему. Вернуться со службы и застать в доме чужого человека, напавшего на домашних! И впрямь трактир!
Соня переволновалась, пережила сильный испуг, и теперь еще ее сердце билось неровно. Возможно оттого, что Бурцев произнес имя человека, которого она тщетно силилась забыть. К тому же она беспокоилась и за детей, невольно ставших свидетелями некрасивой сцены. Девочки жались к ней, искоса поглядывая на страшного господина.
За столом Владимир Александрович совладал с собой и уже приветливее разговаривал с нежданным гостем. Бурцев являл из себя сановного господина в придворном мундире, до крайности уставшего от дороги и собственной заботы. Он набросился на еду так, словно в последний раз откушал в Петербурге. Впрочем, верно так оно и было. Дамы испуганно посматривали на него, но не смели ни о чем спрашивать. Биби утратила аппетит и без пользы водила вилкой по тарелке. Владимир задал гостю несколько учтивых вопросов и умолк, ожидая, когда дети насытятся и покинут столовую.