— Это почему же?
— Будем Култозеро пелядью зарыблять, маточное стадо разводить. Осенью мальков запускаем. Четыреста тысяч штук, по плану. Сей год ловите, а на будущий не приезжайте.
— Что ж, дело государственное. Будет ли прок? Не уйдет ли пелядь из Култозера?
— Плотину будем строить, с металлической сеткой. Все предусмотрено, так что ищите на будущий год другое озеро.
— Ничего, найдем, — ответил Вавилкин, — Игнат Степанович, не боишься сына с собой тягать? Вон Женьку Ипатова на Кускутярви браконьеры застрелили! Хороший был мужик…
Сын Игната Степановича, услышав, что в разговоре упомянули о нем, оторвал от глаз бинокль, через который разглядывал остальные артельные лодки.
— Хо-ро-ший! Спору нет, — Игнат Степанович аж раскатал слово «хороший», подчеркивая, какой замечательный человек был Женька Ипатов. — Наше дело такое. У меня самого из ляжки половина заряда не выковыряна. К дождю чешется. За этот выстрел один придурок пятый год сидит. Скоро выйдет, побеседуем… Сын пускай привыкает. Кому-то надо.
Рыбаки еще побеседовали с инспектором о том, что щука в Култозере рано зубы меняет, повспоминали Женьку Ипатова, хорошего человека, которого все, кроме Виктора Павловича и Сережи, знали в лицо и в деле, и распрощались… Игнат Степанович на веслах отвел «казанку» от рыбачьей лодки и поодаль врубил мотор. Его сын напоследок осмотрел всех рыбаков в бинокль, запоминая лица…
— Генушко, пока ты спал, мы твоих червей поделили. У всех кончились, — сообщил с кормы Дерябин.
— Неужели я долго спал? — удивился Генка.
— Часа два верных.
— Гена, смотри!!! — Сережа достал из своего рюкзака громадного шестисотграммового окуня. — Этого я на твоего червя поймал.
— На моего червя… — голос у Генки сорвался, от обиды защемило в висках…
— Да ты никак червя пожалел? — срезал Генку дядя Вавилкин.
— Нет-нет. Я говорю, что такие окуни только на моих червей клюют! — выправился Генка.
— А-а-а. Другое дело.
— Я этого окуня маме привезу! Вот обрадуется! Она таких громадных даже в магазине «Живая рыба» не видела.
Сережа не мог налюбоваться на свою добычу.
— Это каким боком смотреть… — ехидно сощурился дядя Дерябин, — Может, этого окуня я своей благоверной преподнесу!
— Как так? Его же я поймал, — очень удивился Сережа. — Окунь мой.
— Поймал ты, а окунь не твой! Вот мы у костра соберемся и весь улов по числу едоков поделим. Что ты думаешь? Климкин на всю артель уху варил, так ему домой рыбы не надо? Он не рыбачил, но с рыбой будет. Такой закон, Сережа. Уж как повезет на дележе: тебе ли выпадет этот окунь, а может, мне.
Сережа недоверчиво выслушал Дерябина и вопросительно посмотрел на своего отца. Виктор Павлович весь подобрался, но промолчал. Серега повернулся к Вавилкину — что он скажет? Неужели Дерябин прав, и окуня придется отдать?
— Верно сказано. Артель расходчика кормит, — подтвердил дядя Вавилкин. — Но делить улов мы будем не по едокам, а по рыбакам! Варнак и Кеша тоже едоки, у костра питались, но без доли останутся! Хо-хо!
Ушица вместе, а рыба в дележ
Мужики очистили брезент от остатков пищи и мятых газет. Вся горящая ерунда была брошена в костер и нещадно дымила вонючим дымом. Пустые консервные банки Барабашин закопал в землю, чтобы вид не портили. На длинной жердине Генкин отец и Рейно Арвидович перебирали мокрые сети. Дел для каждого нашлось много: кто пил остывший чай, кто ковырялся в ломтях вареной рыбы, кто складывал резиновую лодку и бамбуковые удилища, а Генка вспомнил об обещанном Ричарду живом окушонке.
Сережа оказался своим парнем и согласился помочь Генке. Мальчишки с берега выловили полдесятка окушков, выбрали из них двух самых бодрых и посадили в банку с чистой водой. Кеша сел напротив банки и, задумчиво склонив длинное черное ухо почти до самой земли, не мигая смотрел на вьющихся окушков.
Надо было отвлечь Кешу, и Генка придумал: дал ему понюхать гладкую палку и отбросил ее.
Интеллигентный спаниель, волоча ушами по траве, бросился вдогонку за палкой, но Варнак в три больших маха обогнал его и первым вцепился в палку. К игре подключился Сережа. Собаки с удовольствием заиграли, бегая за палкой от Сергея к Генке и обратно…
Рыбаки тем временем открывали свои шарабаны и рюкзаки и вываливали в общую кучу личный двухдневный улов. Генкину добычу вывалил отец. Гора рыбы на брезенте получилась впечатляющая — по полведра на артельщика. Дерябин, Подкользин и Мериканов не спеша сортировали рыбу: щуки к щукам, крупные окуни к крупным окуням (среди них чемпионом оказался Серегин окунь), мелочь разноперую отдельно, благородную рыбу — сигов, форель, хариусов — отдельно; и в сторонке величественно лежала большая озерная кумжа. Уже не Генкина, артельная.