- Потому что это станет самым эффектным и эффективным способом для создания читательского ажиотажа вокруг 'Кощея'. И самым дешёвым, - не сомневался наш штатный 'парадоксов друг'. - Свидетели этого инквизиторского акта наперегонки будут выхватывать наши книги из костра, и быстро расхватают все до одной.
- Даже наполовину сгоревшие, - поддакнул я.
- Ну, хорошо, расхватали журналисты и зеваки несколько десятков экземпляров нашей книги, а что потом? - Васю пока не убеждала парадоксальная идея Мони.
Моня объяснил:
- А потом на неё станут работать слухи, распускаемые этими зеваками и журналюгами - отчего, почему, за какие такие грехи такое отношение властей к этой книге? На оставшейся части тиража мы заработаем в десять раз больше, чем заработали бы на целёхоньком, но без скандальной репутации. И продадим его быстрее в сто раз. А потом и предложения от издательств посыплются.
- Моня, а какой всё-таки может быть предлог у властей для такого инквизиторского отношения к нашей книге? - спрашиваю я. - Ну, тот, про который Вася должен будет истерично протараторить на доведённом до совершенства канцелярском языке.
- Вот пусть заинтригованный читатель и выискивает этот предлог, купив нашу книгу.
- А если не будет находить? - допытывается Вася.
- Значит, плохо искал, - ставил себя на место читателя Моня. - Это будет побуждать его ещё внимательней перечитывать наше произведение, и других побуждать к тому же. В любой книге при внимательном чтении можно найти предлог для инквизиторского к ней отношения.
- Да, - согласился я, - если пройтись предвзятым глазом по литературе всех сортов, то можно придраться даже к букварю. Взять, например, его легендарный перл - 'мама мыла раму'. Ни на одной иллюстрации к этому перлу мамы не страхуют себя, суетясь на подоконнике. А если мама наступит на мыло, поскользнётся, а этаж не первый? Разве это не дурной пример от букваря всем мамам?
- Нет, всё равно, это унизительно - издавать книгу за свой счёт, а потом прибегать к таким вот низкопробным трюкам для её распространения, - Вася не оправдывал такой оригинальный путь к читателю.
- Тогда предлагай свою идею для нашего творческого, да и физического тоже выживания, - не оставалось мне сказать ничего другого. - Каким нам заняться делом? А то благодарные читатели даже изданного за наш счёт 'Кощея' так никогда и не дождутся. Не будет у нас никакого счёта.
В это время дождь прекратился. Ура, оставим на время земные дела и заботы, скорее - в небо!
...Вот и свершилось - лечу-у-у!
А почему столько пафоса? А потому, что даже полёт в кабине 'кукурузника', дающий возможность видеть намного больше, чем глядя в иллюминатор пассажирского лайнера, - даже такой полёт не подарит вам вот таких ощущений, какие возникли у меня. Потому что я был так подвешен к нашему летательному аппарату, что мой обзор - все триста шестьдесят градусов.
Он, этот аппарат - наш собственный. И не потому собственный, что приобретён за деньги, выменян на что-то, получен от кого-то в подарок и т.п. А потому, что сделан собственными руками. И даже это не будет полным определением нашего понимания всякой собственной самоделки. Она должна быть и придумана нашими головами, а не дядиной. Сделать своими руками ещё один дельтаплан, мото-параплан или даже гидросамолёт - это, конечно, тоже круто, но основная идея таких самоделок, что ни говори, станет заёмной - в интеллектуальном долгу ты будешь у тех ребят, которые первыми придумали дельтаплан, параплан, гидросамолёт...
Понятно, что нет ещё у этого летательного аппарата общепризнанного названия. Мы будем проталкивать такое - вертоплан. Что-то в нём есть от вертолёта, что-то - от дельтаплана, что-то - от парашюта... Но комбинация - наше изобретение. Правильней будет сказать - мы такой конструкции нигде не видели. И если она всё-таки уже есть в гроссбухах мировых патентов, то у нас в те гроссбухи возможности заглянуть не было, и тут наша совесть чиста.
...Лечу параллельно МКАД над пустынным, скучным полем. А ведь, чего уж там лукавить, хочется хоть какого-то зрительского внимания, хочется хоть жиденьких аплодисментов. Что, если пересечь эту дорогу-границу и немного полетать хотя бы над окраиной столицы нашей родины? Как на этот полёт посмотрит ПВО? Как-то оно пропустило в Москву самолёт немца-хулигана, и служивые заполучили такую громкую порку, что теперь, наверное, быстро пресекут подобную попытку. Если поднимут на перехват меня истребители, те сразу начнут стрелять на поражение или сначала попытаются принудить приземлиться на ближайшем военном аэродроме? Для такого случая надо было какую-нибудь белую тряпицу захватить в полёт, чтобы размахивать ею в такой ситуации, подтверждая, что такому принуждению готов немедленно подчиниться.
По МКАД, следя за моим полётом, едут в машине Вася и Моня.
... Нет, ПВО будет неправо, если начнёт гоняться за мной. По-моему, на таких аппаратах можно летать, где и когда угодно, подвигая творческую общественность к полётам во всех их смыслах. Сколько и сколько полётов в истории воздухоплавания совершались в нарушение всяких кодексов, но вот они-то и оставались в памяти тех, кто становился их свидетелями, вот они-то и вписывались в анналы аэронавтики. А то, что над городом, как и на его улицах, запрещено разбрасываться окурками, жвачкой и громко материться - так это и без всякого кодекса понятно.
Но-но, прочь гордыню! Ишь, чего захотел - в историю воздухоплавания попасть. Чуть только задену самый краешек Москвы, а потом возвращусь в просторные поля. Тамошние вороны - не чета своим ожиревшим на московских помойках сородичам, они ещё не разучились хорошо летать, буду у них пилотажу учиться.
...Ага, вот и останавливается народ, вот и смотрит с интересом вверх, а не равнодушная к техническому творчеству общественность и вовсе приветственно машет рукой.
Ну, и как тут устоять перед естественной душевной потребностью высказаться вслух? Высказаться громко, торжественно, возвышенно. Что, если так: 'Москва подо мною. Один в вышине...'. Нет, душа просит чего-то большего, душа просит переложить чувства на музыку и спеть что-то удалое, молодецкое. Увы, ни одной 'воздухоплавательной' песенки не припоминаю, и потому во всю голосовую моченьку затягиваю песню, связанную с другой стихией - песню, которую наш народ в охотку поёт в минуты вот такого хмельного душевного подъёма: 'Из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплывают расписные острогрудые челны...' Эй, вы там, внизу, - не критиковать строго моё пение! И вы бы вот так запели, паря, как я, над городом. Даже и не спорьте, ещё как запели бы! Потому что впервые в жизни лететь как птица и не запеть - такое воздержание противоестественно, а потому вредно для здоровья.