Не могу удержаться от подсказки - как следовало возразить товарищу Василию вошедшему в людоедский азарт вождю НПБУ:
- Тебе надо было сказать, что в отличии от Хилых, скрытого, затаившегося врага, товарищ Томина - открытый оппозиционер. Поэтому она не так опасна. Ликвидация в НПБУ таких оппозиционеров на этапе подготовки к решительным действиям - это преждевременная акция. Пусть ещё послужат в меру своих сил и способностей. А вот когда партия окончательно придёт к власти, вот тогда можно будет припомнить им все грешки.
Моня добавляет:
- Ликвидация открытых оппозиционеров в партии ещё до её прихода к власти не только не сплотит всех членов НПБУ, она может изрядно напугать всю партию. А напуганная партия не только 'Альфу', она простого сержанта милиции не сможет убрать со своего пути на Кремль. Как поступал великий учитель товарища Скалина? Никогда не торопился, терпеливо наблюдал за всеми руководящими членами партии и до её прихода к власти, и после, запоминал все их слова и поступки, выжидал. И только потом ликвидировал всех ему неугодных.
Вася совершенно справедливо негодует:
- Да, все мы сильны задним умом. Не дал мне товарищ Скалин времени на формулировку таких возражений. Как он оценил мою задержку с быстрым ответом - не знаю. Он тут же перевёл разговор на другого приговорённого: 'А как идёт подготовка к ликвидации Хилых?' Я доложил: 'Западня для Хилых практически готова. Скоро она захлопнется'. А товарищ Скалин мне говорит: 'У меня к вам вот какая просьба. Когда Хилых всё-таки окажется в западне, предложите ему сказать последнее слово. И передайте потом мне то, что он скажет'. Я с уверенностью предполагаю: 'Чтобы спасти свою шкуру, он выкрикнет: 'Да здравствует товарищ Скалин!'
- Выходит, товарищ Скалин не просто настроен ликвидировать всех неугодных ему, он настроен и смаковать каждую ликвидацию, - делаю я вывод.
- Выходит, вождь НПБУ станет не просто людоедом, а людоедом-извращенцем, - дополняет мой вывод Моня.
- Вот-вот, - соглашается с нами Вася. - Услышав моё предположение, он сказал: 'Чем бы мне тогда отблагодарить товарища Хилых за такое отношение к товарищу Скалину?.. Вот что: передайте ему сразу после здравицы в мою честь вот этот мой старый мундштук. Я его уже почти изгрыз, тем дороже он будет товарищу Хилых, как память...- и после небольшой паузы добавил: - Пусть и очень недолгая'.
Мы с Моней с интересом подержали в руках и даже принюхались к изгрызенному мундштуку вождя НПБУ.
- Не выбрасывай, - попросил я Васю. - Поступим по-честному - когда-нибудь мы отдадим товарищу Хилых этот подарок и расскажем, в каком контексте он был передан нам.
- Как думаете, Тамаре сообщить о моём разговоре с товарищем Скалиным? - спросил Вася.
Сошлись на том, что мы всё смелее может делиться своими тайнами с Тамарой Александровной. Были уверены, что, даже узнав о намерениях товарища Скалина, она сможет сохранить своё естественное поведение.
...Слушаем в кабинете товарища Скалина 'Эхо 17-го'.
В радиопередаче было несколько фрагментов. Вначале - скучнейшее цитирование одного из первоисточников большевизма - сборника 'О диалектическом материализме'. Но в каждой радиопередаче такой фрагмент был так же необходим, как необходима была скучнейшая передовая статья в 'Большевистском пламени' - уж таков был унаследованный от предшественников стиль СМИ партии. Слушатели в кабинете боролись с зевотой.
А вот потом товарищ Рабинович организовал у микрофона сшибку мнений двух политобозревателей. Это было уже интересно, и слушатели в кабинете заметно оживились.
В небесной канцелярии, где пишутся 'Книги судеб', разумеется, служат высокие профессионалы. Но и они порой, присматриваясь к очередному новорожденному, затрудняются - что же предначертать ему в той книге? И если видно, что мальчонка будет бесполезен в любой серьёзной и уважаемой профессии, приходится подбирать ему какую-нибудь никчемную. Например - стать литературным критиком. Но иной раз небожителю сразу понятно, что и критиком мальцу не стать - от его хилых, беззубых разносов ни один автор не то, что о суициде не задумается, но даже не напьётся как следует. И вот в таких случаях небесный канцелярист, с ухмылкой прошептав: 'Ничего не поделаешь, дружок. Выходит, ни на что другое ты больше не пригоден', - уверенным почерком записывает в 'Книге судеб': 'Будет политобозревателем'.
Да, политобозреватель - это уникальная профессия, это предел её никчемности. Хотя, по-моему, только великие гуманисты могут считать это занятие чем-то смахивающим на профессию. Вероятно, только потому, что её обладатель должен иметь профессиональный нюх, обязывающий его вовремя вставлять в свои россказни: 'Я не исключаю...', которое избавит его от любой ответственности за то, что он несёт.