Теперь Франциск чувствовал радость от застолья и веселой болтовни лишь в том случае, если это было наградой за битву — когда нет риска, нет и радости. Битва закончена, пора очиститься от пыли и крови и в награду закатить пир в шатре, с друзьями, за чашей кипрского вина, чтобы на этом пиру трувер пел песни, и песни эти достигли сердца прекрасной дамы. Вот это настоящая жизнь, а не то, пустое существование, когда дни заполнены торговлей и кутежами, в которых можно обрести ничтожную славу такого маленького городка, как Ассизи.
Франциск хотел сделаться знатным. Сколько их, еще менее знатных чем он, стали рыцарями и прославились, сопровождая в походах славных вождей! Оружие открывает путь к славе. События тех времен и разговоры, звучавшие вокруг, разжигали его мечту. В лавку заходили купцы и соблазняли его рассказами: «Венецианский флот снялся с якоря и плывет на Восток. Двести пятьдесят кораблей с рыцарями и солдатами, семьдесят — с продовольствием, пятьдесят галер. Самые прекрасные сиры Франции преклонили колена перед дожем в храме Святого Марка, чтобы испросить у него корабли. Везет же этим венецианским купцам!»
Неужели Франциску так и не представится случай отправиться в поход, на поиски славы? Представится, когда один знатный человек из Ассизи будет набирать войско солдат и рыцарей для Гуалтьери ди Бриенне — он сражался в Апулии за права Церкви, защищая их от Марковальдо, который хотел лишить папу опекунства над императором Фридрихом II. Франциск тут же приготовил себе боевое снаряжение на зависть любому принцу. Родители не возражали — быть может, военная дисциплина образумит сорванца; быть может, он будет биться так же доблестно, как французская знать и венецианские купцы. Франциск в этом не сомневался. Но накануне отбытия он узнал, что один знатный рыцарь из Ассизи, разоренный войной, не может участвовать в походе, ибо в его снаряжении многого не достает. Франциск тут же подарил ему самые красивые свои доспехи, чтобы тот не унизился перед людьми своего сословия. Но ведь и сам он так хотел привлечь к себе внимание! Доброта победила в нем тщеславие.
В следующую ночь, словно в вознаграждение за жертву, Франциск увидел странный сон. Ему приснилось, будто кто-то позвал его по имени и ввел в чудесный дворец, полный разных доспехов. Там были оружие, щиты, знамена, трофеи — каждая комната походила на боевой зал.
— Кому принадлежит это оружие и этот прекрасный дворец?
— Тебе, — отвечал неведомый голос, — тебе и твоим рыцарям. Франциск пробудился, трепеща от радости. Он станет не только рыцарем, он станет кондотьером! С таким предчувствием он отправился в Апулию, но ему пришлось остановиться в Сполето. Он захворал. И в лихорадочном сне он услышал тот же таинственный голос:
— Франциск, кто может сделать для тебя больше: господин или слуга?
— Господин.
— Так почему же ты оставляешь господина ради слуги и принца ради вассала?
— О, Господь, — ответил трепещущий Франциск, — что я должен для Тебя сделать?
— Возвращайся в Ассизи и скажу тебе все, что надлежит тебе исполнить. Свой предыдущий сон ты должен переосмыслить заново.
Франциск больше не мог сомкнуть глаз в эту ночь. На рассвете он тихо пошел по дороге в Ассизи, размышляя в сердце над услышанным: значит, существует иное воинство, иные битвы, иная слава.
Жители Ассизи, которые видели его отправлявшимся в путь с рыцарской отвагой, только покачивали головами: да у него семь пятниц на неделе.
Но Франциск уже догадывался о пути истинной жизни и своем призвании, и с верой и надеждой ждал повелений Господа и размышлял о них.
ЛЮБОВЬ
Перемену он ощутил еще до этой ночи. Давно ощущал он смутное волнение, но причину не мог определить. Веселую жизнь, к которой он возвратился по окончании войны, нарушила болезнь, от которой он едва не умер. Он излечился, и так как смерть — хороший воспитатель, он, встав с постели и передвигаясь по дому с тростью, чувствовал томление, которое порождало в нем, веселой натуре, отвращение к жизни. Однажды солнечным утром он впервые вышел за ворота. Покрытая зеленью долина, огромный хребет Субазио, видневшийся в синеве, гряда дальних гор — все показалось ему обновленным, возродившимся вместе с ним, все трепетало и жило на солнце, ручейки, лютики, ящерицы. Покрытый жаркой испариной выздоровления, он почувствовал, что сердце его исходит нежностью и сладостной болью. Он ощущал боль, ибо прекрасное — вокруг него, а он никогда не сможет вобрать это в себя. Эта красота, как и душа всего, что окружало Франциска, ускользала от него. А между тем все беспрестанно менялось. Хмурилось небо, цветы склоняли головки, листья опадали и горы окутывались туманом — если сейчас все улыбается, то потом станет отвратительным.