Быть может, именно тогда по площади проходили две девушки в сопровождении пожилой дамы, и меньшая сказала: «Дадим и мы ему камень». У старшей из-под расшитого жемчугом чепца выбились кудри, и она не ответив, положила несколько монет возле горстки камней.
— И мы тоже получим большое вознаграждение? — спросила младшая.
И тогда Франциск с воодушевлением воскликнул:
— Придите мне на помощь, восстановим Сан Дамиано — будущий монастырь для женщин. Молвой об их жизни прославятся Церковь и Отец наш небесный.
— Что он говорит этот человек?
— Не обращай внимания, мадонна Клара, он сумасшедший.
Но девушки, как завороженные, смотрели на сумасшедшего, не ведая, что именно они станут самыми драгоценными камнями этого храма.
МИСКА
По вечерам Франциск спускался в Сан Дамиано под тяжестью груза слишком большого для него. На небе зажигались звезды, на изгородях — светлячки, в долинах дрожали дальние огоньки селений, вершины гор постепенно таяли в темноте, а новый поэт пел дивную песню, радуясь, что исполнил свой труд. Когда Франциску хватало материала, он целый день клал стену, а ночью молился. Ремесло это было для него не внове — он обучился ему, когда строил ассизскую крепостную стену. Правда, теперь он относился к работе по-иному, она была послушанием, и он подражал труженику Христу. Смиренно создавая своими руками простые, нужные вещи, он узнал мудрость и покой; чтобы постигнуть землю, нужно проникнуть в ее недра.
В каждом камне Франциск оставлял частицу сердца, и каждый камень его сердце преобразовывал. Покинув то, что зовется миром, хотя это лишь малая часть мира, он возвращался к людям ради того, что созидает сообщества — ради труда, освященного верой.
Он разгружал камни, бил по ним молотом, молился и постился, а священник Сан Дамиано отказывал себе во всем — опасаясь за здоровье Франциска, он припасал для него яйца, молоко и другую провизию. Добрый старик заменял ему мать, но Франциск, ощутив это, сказал себе: «Так нельзя! Найдется ли позже священник, который отнесется к тебе столь сердечно? Та ли это жизнь в нищете, которую ты избрал? То, что бедняку приходится делать из нужды, ты должен делать ради любви к Христу, ибо Он беднее тебя».
Думая так, он взял однажды миску и сделал то, чего никогда еще не делал в Ассизи — пошел от одной двери к другой, прося милостыню. Городские кумушки выглядывали из окон, слишком хорошо зная, в какой роскоши он жил прежде; кто дал ему поварешку супа, кто — немного соуса, кто — сливал из кастрюли помои. Одна женщина протянула ему кусочек мяса и засомневалась, бросать ли его в месиво. Франциск ответил ей: «Бросайте. Господь вознаградит Вас».
Когда он сидел на ступенях церкви с миской на коленях и ел, на глаза его вдруг навернулись слезы, желудок пронзила боль. В прежние времена он не съел бы эту бурду, его затошнило бы от одного ее вида. Но внутренний голос сказал: «Рыцарь Христов, ты не держишь слова?» Он вспомнил, что дали пить Распятому, зажмурился и съел все. Что ж, не так уж плохо! Голод, раскаяние, победа над собой придали зверскому пойлу привкус радости. И Франциск возблагодарил Бога за то, что Он обратил в сладкое горечь, которую он проглотил из любви к Нему.
Пьетро Бернардоне, узнав о новом подвиге сыне, не мог этого снести: «Хоть бы подальше унес свой позор, да и наш заодно! А то сидит в Ассизи, да измывается над нами, мерзавец!» Он злился, его терзало унижение — до чего же дошел его сын, подражая Распятому! И всякий раз, встречаясь с Франциском, осыпал его проклятиями: «Будь проклят тот день, когда ты родился!»
Сердце Франциска сжималось от боли, когда он слышал эти слова, ведь в нем текла кровь человеческая, но ему приходилось прятаться от отца, ибо он свято верил в Отца Небесного и думал лишь о Нем одном, а потому отрекся от отца земного.
Чтобы воплотить отречение в действие, он заключил соглашение с одним нищим. «Когда ты услышишь, — сказал он, — что отец мой меня проклинает, благослови меня и перекрести вместо него».
Теперь Франциск мог отвечать падрону Пьетро в полном спокойствии: «Видишь, Бог послал мне отца, который услышал твои проклятия и благословляет меня!» Этот урок пошел на пользу Пьетро Бернардоне, забывшему о том, что сыновья — не собственность родителей, ибо предназначены для участи, которую готовит им Провидение.