Франциск не встречал более дорогого его сердцу селения, чем его маленький город Ассизи, и в то время, как многие из обращенных стремились убежать далеко от родных и знакомых в поисках идиллического уединения, он оставался на родине. Там начал он свой апостольский путь, там основал главную резиденцию Ордена, там пожелал и умереть. Хотел он также, чтобы братья его, хотя они и странствовали свободные, как ветер, возвращались на свою землю и работали там, ибо он был не только святым, но и гением, причем гением латинским, и понимал, что любовь и милосердие начинаются на родной земле, и не может быть человеколюбия там, где неведома любовь к родине.
РИМ
Когда число собратьев выросло до двенадцати, Франциск решил перевести свой Круглый Стол из Порциунколы в хижину, стоявшую в долине между Санта Мария дельи Анджели и Сан Дамиано. Долина эта называлась Ривоторто, ибо там протекал извилистый горный ручей с каменистым дном. Их было двенадцать человек, и это означало, что возрастала и ответственность.
В мае — июне 1210 года святой Франциск, еще ранее, в 1209 году, набросавший план устава, основанного на Евангельском учении, пришел к мысли о том, что пора поставить свои труды в подчинение Церкви, в основном — для того, чтобы получить разрешение на проповедь. Однажды он решительно обьявил собратьям: «Пойдем к нашему святому отцу, мессеру Папе».
Все двенадцать отправились в дорогу с той быстротой, с которой собираются люди, которым нечего оставлять и нечего брать с собою, причем святой Франциск из тяготения к послушанию и порядку назначил главой этого похода брата Бернардо.
По дороге они весело пели гимны Всевышнему, беседовали о Боге и о душе, молились, ведь у них не было никаких дорожных забот, и они останавливались на ночлег там, где настигала их ночь. Господь всегда предоставлял им и приют, и пищу. Когда «бедняги» появлялись среди людей, чтобы попросить милостыню, они не боялись, что их оттолкнут. В сознании их всегда жила мысль о том, что Бог им — Отец, и это помогало им обращаться к любому, как к брату.
В Риме они встретили своего епископа Гвидо, который нахмурился, решив, что они собрались навсегда покинуть Ассизи, но, узнав об их намерении, обрадовался и позволил им предстать перед папой, чему способствовала его дружба с кардиналом Джованни Колонна ди Сан Паоло.
Иннокентий III, душою — истинный вельможа, не только сострадал нищете, но и презирал ее. Внимательно оглядел он стоявшего перед ним нищего, желавшего жить и проповедовать в апостольской бедности, и сказал ему, что опасается, не из тех ли тот вальденсов или альбигойцев, которые, якобы следуя Евангелию, желают навязать Церкви, терзаемой их ересями, свои законы.
Иннокентий III смотрел ему прямо в глаза, Франциск не отводил взгляда, и изложил свой бесхитростный устав с такой твердостью, что, казалось, он на равных с царственным первосвященником, а тот почувствовав рядом с собой столь же великого, как и он, человека, ограничился таким замечанием:
— Дети мои, жизнь ваша кажется нам слишком суровой. Мы не сомневаемся в том, что вы, с вашей пылкой душой, можете снести ее суровость, но опасаемся за тех, кто придет после вас.
Франциск ответил на это:
— Мессер, я целиком посвятил себя Господу моему, Христу. Можно ли пренебрегать Его обещанием, данным тому, кто оставит все ради Него? Не следует ли отвергнуть все необходимое нам в нашей короткой жизни?
Увидев столь глубоко верующего человека, который не отступит, пока не достигнет цели, Иннокентий III сказал Франциску и его собратьям, чтобы они шли и молились Богу. Пусть Он откроет им Свою волю, а затем уж он, папа, вновь призовет их к себе.
Тому, кто верил не так сильно, ожидание это могло показаться мучительным, но Франциск, уверенный в том, что Господь, Который вдохновлял его, озаряет и Церковь, не усомнился. Он провел эти дни в Риме, ухаживая за больными в больнице Сан Антонио. Ничто так не утешает, не просвещает, не подготавливает к великим откровениям, как деятельное милосердие.
ПРИТЧА О ЦАРСКОЙ ЛЮБВИ