— На сколько же лет, — снисходительно спросил Гонорий, — ты просишь индульгенцию?
— Отец мой, не о годах, о душах прошу.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Блаженный отец, я хотел бы, чтобы все кающиеся и исповедующиеся, приходящие в Порциунколу, получали отпущение грехов. Чтобы вина и кара были с них сняты, как на земле, так и на небе, за все грехи, содеянные ими, со дня их крещения, и до того часа, когда войдут они в церковь Марии.
«Церковь Марии», — не случайно святой Франциск сказал так. Ему казалось, что перед этим царским и материнским именем преклонится любая власть.
Папа опять удивился. Святой Франциск просил возрождающего прощения, как бы повторного крещения, и на том лишь условии, что странники, совершив паломничество в его церквушку, глубоко покаются и искренне исповедуются. Это было неслыханно крупной льготой, но Франциск просил именем Христовым, и первосвященник не устоял. «Именем Бога, я соглашаюсь на эту индульгенцию», — трижды сказал он.
Кардиналы возроптали, за что оказывать такой невиданный почет неизвестной церквушке, где чудеса совершал только этот бедняк, который мог быть святым, мог быть и сумасшедшим, ведь никто не докажет святость человека при его жизни! Если так щедро раздавать индульгенции, последнюю приходскую церковь будут почитать, как Гроб Господень! Словом, кардиналы, убежденные консерваторы, полагали, что Церковь должна сурово отнестись к этой просьбе.
Но и на этот раз наместник Христа почувствовал великий дух милосердия, распространенный святым из Ассизи от имени великого Царя, и ответил кардиналам: «Раз мы дали обещание, то не отступим назад. Мы лишь ограничим срок индульгенции до одного дня».
Этим днем назначил он 2 августа, начиная с вечерней молитвы накануне.
Франциск покинул Перуджу в радости, не попросив никакого документа, подтверждавшего согласие папы — он никогда не доверялся письменным соглашениям, ибо знал, что вера всегда в самом сердце, если же в сердце ее нет, любой документ превращается в драный клочок бумаги, даже если его подписал представитель высочайшей власти или целый суверенный народ. Вечером он остановился в лепрозории, недалеко от Колле, и во время молитвы получил знак от неба, что индульгенцию, пожалованную ему папой, подтвердил Царь царей. Теперь, у него было и слово Бога, и слово Его наместника — чего же лучше?
Второго августа, того же, 1216 года в Порциунколу, для освящения съехались епископы Ассизи, Перуджи, Тоди, Сполето, Ночеры, Губбио и Фолиньо, и перед ними и собравшимся народом Франциск сказал:
— Я хочу направить вас всех в рай. Господин наш, папа Гонорий, дал мне эту индульгенцию, по которой вы, присутствующие здесь, и те, кто в последующие годы в этот день придет сюда и искренне покается, получаете прощение за содеянные вами грехи.
«Я хочу направить вас всех в рай», — вот до чего доходила любовь святого Франциска к ближнему. Деяния трех Орденов увенчались прощением в Порциунколе, которое открыло врата благодати всем покаявшимся и подготовило их к добродетели на земле и к славе на небе.
Церквушке Марии, затерянной в лесу между Перуджей и Ассизи и бедной как Вифлеемские ясли, суждено было стать одним из самых ярких очагов христианства, к которому стремились души. И это справедливо: не там ли с благословения Божьей Матери родилось францисканство? Еще в древности истоки великих рек заслуживали особого почитания.
Святой Франциск слышал звук шагов, доносившийся до него из грядущих столетий, звучание чужой речи — славянской, английской, французской, немецкой, испанской, видел дороги переполненные народом, спешащим в Порциунколу.
Другой святой брат увидел ту же бесконечную вереницу людей из самых отдаленных краев, которые становились на колени вокруг Санта Мария дельи Анджели, протягивая руки и моля о милосердии. Вдруг золотой луч блеснул сверху, захватив сиянием лишь церковь и толпу. Благодаря молитвам святого и заступничеству Пресвятой Девы, миллионы людей обрели спасение.
Глава седьмая
ДАЛЬНИЕ СТРАНСТВИЯ
МЕЧТА РЫЦАРЯ
Когда Франциск был ребенком, в его сердце глубоко проникли два видения: бродячие певцы, распевавшие песни о Роланде и Оливье, и рыцари с орлом на гребнях шлемов и крестом на щите, которые проходили через город. Обратившись, он, конечно же, посвятил и это чудесное воспоминание Господу Богу, думая так: чтобы обратить к Нему многие души, непременно надо служить Ему как бродячий певец, и как рыцарь, то есть песней и в сражениях. В то время, однако, достойным рыцарем считался лишь тот, кто посетил Святую Землю, и лишь в сражении за Гроб Господень он получал право изобразить крест на своем гербе. Истинную знатность обретали в Крестовых походах.