ЕРЕТИКИ
Учение, песни, истории о войне и о любви были самой гуманной частью тогдашней жизни, век был очень жесток. Они доходили не до всех, а может и не было в них столько силы, чтобы утешить все души, особенно те, которые не могли удовольствоваться минутным облегчением, но лишь забывались и заглушали боль.
Контраст между религией и обычаями, между евангельской любовью и злобой толпы стал особенно непереносимым, когда Крестовые походы и странствия завели людей Запада в страну Иисусову, где, увидев Святые места, они ощутили, сколь живы Его деяния и Его учение.
С Востока пришла потребность обновлять веру, и к концу XII века появилось учение катаров. Катары называли себя так, ибо претендовали на чистоту в мыслях и поведении. Они приняли древнее еретическое учение манихеев и некоторые философские теории гностиков и неоплатоников и полагали, что мир разделен на два противоположных начала, добро и зло. Добро породило все духовное, прекрасное и чистое, а зло — все материальное, земное и чувственное. Противоборство двух начал отражено в каждом человеке — это его душа и тело. Душа есть добро, тело — зло, и борьба между ними продолжается до самой смерти. Но и эта борьба была не так важна для катаров, ибо они верили, что каждому человеку уготована определенная судьба, и каждый, родившись под своей звездой, уже предопределен для ада или рая. Верили они и в то, что самая страшная борьба между двумя началами, Богом и Сатаной, Христом и Антихристом начнется тогда, когда настанет конец света, и она близка.
Катары хотели противостоять злу, живя в нищете, как Апостолы и первые христианские общины. Они не признавали ни семьи, ни собственности, ни власти, ни церковной иерархии, ни таинств; они противопоставляли себя знати, богатым людям, духовенству, епископам и образовывали тайные общества, в которых собратья жили на всем общем и делились на низших и совершенных, на неофитов и старейшин. В секту не принимали тех, кто не прошел посвящения, совершалось же оно наложением рук. Члены секты были связаны тайной, касавшейся и веры, и практической жизни.
Учения эти распространялись быстро, особенно среди бедных горожан, ремесленников и торговцев; была в них искра социального недовольства, скрывавшаяся в вероучении, был новый мир, который они для себя открывали, была и тайна, в которую они погружались, и сила, которую они обретали мало-помалу, когда знать или вожди той или иной группировки в политических целях примыкали к ним.
Вероучения и дела катаров различались мало. Распространялись они во всех торговых центрах Европы, особенно разрастаясь в предместьях больших городов, и назывались странными именами: во Фландрии они именовали себя — tisserands — или ткачами, в Испании — zabatai — или оборванцами, в Савойе — barbets, в Дофине — лионскими бедняками, во Франции — bougres, то есть болгарами или цыганами.
Северная Италия принимала катаров повсеместно — первая сильная их организация обосновалась в Монтефорте, возле Асти. Милан стал их прибежищем, и в Милане они звались патаринами, то есть старьевщиками или перепродавцами, так как Патария, где они, вероятно, собирались, была рынком, на котором торговали старьем; но они, еретики, говорили, что называют себя так, ибо это имя восходит к глаголу pati, «страдать» — ведь они готовы перенести любое страдание за свою веру, а квартал старьевщиков тут не при чем.
Секты еретиков появлялись и рассеивались по свету, словно сорная трава. В 1178 году один лионский торговец, Пьетро Вальдо, предстал перед папой Александром III, чтобы тот позволил ему проповедовать открыто на родном, простом языке, и папа согласился; но спустя шесть лет у него отняли это право, ибо проповедь его противоречила учению Церкви. Он сопротивлялся, и был предан анафеме. Вальденсы, его последователи, жили милостыней, ходили в рубище и сандалиях, проповедуя народу, порицая духовенство и осуждая Церковь. Выходцы из Ломбардии, умилиаты, чье учение не было только еретическим, считали непреложным правилом труд и жили, подражая апостолам.
Все эти секты будоражили Церковь, мир, умы, грозили бунтом и тиранией масс, а она не лучше единоличной тирании, до той поры существовавшей в империи, которая пала, как падают перья орла.