Как-то раз в Порциунколе брат Леоне накрывал к обеду стол в тени высокой изгороди, как вдруг из-за нее послышалось пение соловья и
Франциск, который никогда не торопился к столу, сказал: «Пойдем же и мы, воздадим хвалу Господу вместе с братом нашим соловьем». Из всего прекрасного, что есть на свете, больше всего любил он музыку. Когда они приблизились к дереву, где пел маленький певец, святой сказал:
— Ну, брат-овечка, пой и ты.
— У меня дурной голос, отец, — возразил Леоне. — Тебе, наделенному и голосом, и мастерством, подобает состязаться с соловьем.
Тогда Франциск запел, а соловей замолчал, потом замолчал Франциск, а соловей продолжил песню, и так, поочередно — один из них слагал новые стихи, чтобы восславить Бога за все, что Он создал, другой же гортанными трелями, словно флейта, пел о своей неосознанной преданности Ему и казалось, что человек диктует птице, птица задает человеку тему. Голоса, вступившие в дивный диалог, воспарили над ясной долиной к вечерней звезде, растворясь в несказанном блаженстве духа. Наконец, обернувшись к другу, святой Франциск сказал:
— Брат-овечка, соловей победил меня, восхваляя Бога. Идем же обедать.
Только уселись они на землю, как соловей опустился на руку святого, а тот решил устроить ему пир. «Давай угостим брата нашего соловья, — сказал он, — ибо он более меня заслуживает этого». Соловей клевал крошки с руки Франциска и не улетал, пока тот не благословил его.
В другой раз, когда два друга оказались в поле, и у них не было с собой книг для утренней службы, святой Франциск предложил петь так, чтобы один произносил хвалы Всевышнему, а другой отвечал, как подскажет им обоим сердце. Святой хотел порассуждать в форме беседы, и слова должны были придти по наитию.
— Я начну, ты продолжишь, но, смотри, не спутай. Я скажу: «Брат Франциск, столько грехов и недобрых дел совершил ты в своей мирской жизни, что лишь ада достоин». Ты же, брат Леоне, ответишь так: «Истинно, ты заслуживаешь самых глубин преисподней!» Понятно тебе?
Брат Леоне с простодушием голубя ответил:
— Понятно, отец, начинай же, именем Божьим.
И святой Франциск начал:
— Брат Франциск, столько злодеяний и греховных поступков совершил ты в миру, что достоин ты ада.
А брат Леоне ответил:
— Бог столько добра сделает тебе, что ты попадешь в рай.
Святой Франциск воскликнул:
— Брат Леоне, отвечай мне, как я научил тебя!
И урок повторился.
Но как только сказал он, тяжело вздохнув и ударяя себя в грудь, со слезами:
— О, Господи мой на земле и на небе, против Тебя я содеял столько грехов, что за это достоин проклятия!
Брат Леоне не ответил: «Воистину должен ты быть проклят», но сказал:
— Брат Франциск, Господь Бог сделает так, что ты будешь самым блаженным среди блаженных.
Учитель вновь подивился на брата Леоне, который никогда не смел ослушаться его, и, повысив голос, повелел тому ради святого послушания отвечать на его обвинительные речи проклятиями, которым он научит его; но и на этот раз ничего не вышло: из уст брата исходили лишь слова милости и благодарности, когда святой проклинал сам себя. Тогда Франциск с гневом и нежностью, терпением и возмущением, сказал:
— Почему ты позволил себе ослушаться и столько раз отвечал мне не так, как я велел тебе?
— Бог свидетель, отец, всякий раз я был уверен, что отвечу так, как ты велел мне, но Он заставлял меня говорить, как желает Он.
Святой Франциск не мог усомниться в искренности верного брата и подумал, что, воистину, эта чистейшая душа вдохновлена Богом. Он захотел задать вопрос, который годами таился у него в сердце, но сперва велел брату отвечать по его указанию. Потом он со слезами сказал:
— О, мерзкий брат Франциск, ты надеешься, что Бог смилуется над тобой?
Брат Леоне ответил:
— Столь большую милость получишь ты от Бога, что вознесен будешь и прославлен в вечности, ибо тот, кто унизит себя, возвысится, а другого ничего не скажу, ибо Господь говорит моими устами.
Святой Франциск зарыдал, но от радости, и служба эта стала одной из самых прекрасных в его жизни, еще более радостной, чем беседа с соловьем. Так от ученика-овечки учитель получил желанное утешение, а когда брат Леоне стал священником, он выбрал его своим духовником, в уверенности, что Господь даровал тому необычайное и пророческое знание проникновения в его душу.