— Кто ты? — спросил святой Франциск. Темнота, слезы, молитвенный экстаз, который еще не вполне оставил его, — все это почти лишило его зрения.
Молоденький брат, весь дрожа, отвечал:
— Я — брат Леоне, отец мой.
По голосу святой Франциск понял, в каком ужасном смятении его любимый ученик, и сразу же ободрил его, назвав по имени, которое сам ему дал:
— Зачем ты пришел сюда, брат-овечка? Разве я не сказал тебе, чтобы ты не следил за мною? Скажи мне ради святого послушания, видел ли ты и слышал ли ты что-нибудь?
Брат Леоне рассказал обо всем, что видел и слышал, а потом на коленях попросил прощения, плача о своем непослушании. Затем он спросил учителя, в чем же скрытый смысл этого видения. Святой Франциск рассудил, что Господь уже наполовину открыл брату Леоне его тайну, и поверил ему все остальное, и от этого доверия хорошо стало на душе и у учителя, и у ученика.
ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ
С первых дней пребывания на Верне святого Франциска поражали громадные расщелины в плоти горы. Но в молитве ему открылось, что эти гигантские раны в скалах и судорожные разломы в камнях образовались во время страстей Христовых, когда, по Евангелию, «камни расселись». Это откровение глубоко взволновало святого Франциска. Он еще не знал, что этой горе, расколовшейся в миг смерти Богочеловека, было суждено стать горой мистического распятия избранника Божия — его самого, но он решил пребывать здесь в самом строгом уединении, ибо полагал постыдным, чтобы его сердце оставалось безразличным там, где даже скалы рассекались в сомучении Христу.
Мысль о страстях все более овладевала им по мере приближения четырнадцатого сентября, праздника Креста Господня. Неясное предчувствие говорило ему, что некая тайна должна свершиться, и он сказал об этом брату Леоне: «Позаботься обо мне, ибо через несколько дней Господь сотворит дела столь великие и чудесные на этой горе, что весь мир придет в изумление».
Внезапно он вновь оказался во власти того предощущения величия, которое заставляло его предаваться грезам в юности и вело его с одной вершины на другую: с земной вершины благородства и дружеских пирушек на вершину покаяния, а оттуда — на вершину апостольского служения. А куда же теперь хотел привести его Господь? Чего Он добивался от него? Что еще ему оставалось совершить? Он ощущал в себе готовность перенести любую пытку, лишь бы исполнить волю небесного Отца. Но в чем же была эта воля? Как и семнадцать лет назад в Ассизи, Франциск задал свой вопрос Евангелию.
Пока брат Леоне служил Заутреню, и его голос сливался с щебетом птиц, святой встал на колени в своей келейке, помолился, а потом попросил друга и духовника взять в свои посвященные Богу руки Евангелие и раскрыть его во имя пресвятой Троицы. В первый раз ему выпала глава о страстях Христовых, во второй раз книга раскрылась на том же месте. Это же повторилось и в третий раз. Воля Господня была совершенно ясна: во всех делах своей жизни он следовал за Христом, теперь ему надлежало пойти за Ним на Голгофу и соединиться с Ним в страстях перед тем, как умереть. Итак, он должен был подготовиться к страданию: вот высочайшая вершина, слава, превосходящая всякую иную славу. В этой мысли его утвердило явление ангела, который озарил своим светом его келью тринадцатого сентября. Ангел сказал: «Я послан тебе в утешение, чтобы ты приготовился со смирением и с терпением принять то, что Господь от тебя захочет».
«Я готов», — ответил святой Франциск.