- Во баки Колька заливает! - не выдержал кто-то накала рассказа.
- На скамейке впилась в меня! Клянусь, мужики, целует взасос, аж кислород перекрывает! Обмусолила всего. Потом говорит: "Пойдем к подруге. У нее муж водилой междугородных автобусов работает, сейчас в рейсе! На работу забегу, предупрежу напарницу, чтобы прикрыла, если мой благоверный названивать будет!" Братаны! Я горю! Такая женщина в руки плывет! Это вам не со шмарами подзаборными...
"Подожди меня на скамеечке", - говорит. Я к ней: "Давай поцелуемся, любимая! Хочу сохранить вкус твоих губ, чтобы не умереть с тоски, ожидая тебя..."
- Во дает! Я - не Лермонтов, не Пушкин, я блатной поэт Кукушкин, вставил Голубев с явным неодобрением.
- Она в это время губы помадой красила. Я как сказал...
Виолетта на меня! - Серегин демонстративно вытер несуществующий пот со лба. - Минут десять.., как пиявка - отвечаю! Я весь в сердцах! Башка звенит, воздуха не хватает, гляделки под лоб закатились - полный отвал! Смотрю, подруга белугой как заревет! Что такое? Спрашиваю: "Любимая, кто тебя обидел? Мужа боишься, так я его, козла ревнивого, построю и по струнке ходить заставлю". А она мне в физиономию помадой тычет, сопли размазывает: "Смотри, что она сделала, пока мы целовались. Помада французская "Ив Роше". Глядь, а от этой чертовой помады огрызок остался, и тюбик пластмассовый покусан, весь в трещинках таких маленьких... - Серегин сузил глаза, а затем широко раскрыл их. - У ног моей герлы падла шелудивая стоит - псина вроде полысевшей болонки. Морда наглая, глаза хитрые, и обрубленным хвостом повиливает. Облизывается, зараза. Она к помаде подкралась - Виолетта ее в руках держала и, чтобы меня приобнять, опустила вниз руку - псина помаду и слопала. А говорят, косметику из собачьего жира делают. Вранье! - Серегин с сожалением вздохнул и горестно покачал головой. - Мне бы промолчать или посочувствовать.
Я ржать начал. Ой и болван я! Виолетта кипеж подняла.
Ножками топает, вопит на меня: "Солдафон бесчувственный!" А я остановиться не могу. Взгляну на псину и опять от смеха помираю. Подруга потопталась около меня и убежала...
- Правильно сделала, - мрачно пробасил Голубев.
- Что оставалось брошенному воину? - задал риторический вопрос Серегин. - Назюзюкаться! Отправился я на вокзал посмотреть, не изменилось ли расписание моего дембельского поезда, заглянул в буфет, с бичами местными перезнакомился, взяли по "сотке", еще накатили пивком, и понеслось... Как до части добрался? Не помню. Запросто мог оказаться в Ленинграде, в чужой квартире. Сильнейшее отравление с риском для измотанного службой организма заработал...
- Всю "губу" заблевал! - продолжал комментировать командир отделения. Не умеешь пить - не пей...
Замечания Голубева достигли цели. Серегин фальцетом заголосил:
- Слон, ты мертвого достанешь. Человек драму жизни перед друзьями открывает! Душу наизнанку выворачивает, а ты квакаешь. Нет, не зря тебя Слоном прозвали! Толстокожий ты! Точно слон, только со спиленными бивнями. Пельмень уральский примороженный, - сыпал ругательствами Серегин на потеху снецназовцам.
Транспортники летели в темном небе, словно огромные ночные птицы. Проблески сигнальных огней вспыхивали и гасли через равные промежутки времени, высвечивая на черном небосводе пульс военных самолетов.
Под сенью железных крыльев, как потусторонние видения, распластались просторы азиатских пустынь, бугрились отроги хребтов, горные массивы. Огни городов и поселков редкими пятнами прорывали фантастическое темное пространство, напоминая о том, что здесь все-таки живут люди, а не призраки.
Солдаты поутихли. Усталость брала свое. Задремал незадачливый донжуан Серегин, по-столичному интеллигентно посапывал Скуридин. Вытянулся через весь проход архангелогородец Иван Ковалев, придавив плечом Пашу Черкасова.
"Куда посылают генералы этих ребят? Пропади все пропадом... Ош! Шипящее название у этого города, змеиное!" - блуждали мысли, обрывки фраз в голове у Святого.
***
Транспортный самолет приземлился на закрытом военном аэродроме, чьи взлетно-посадочные полосы могли принимать широкофюзеляжные машины. До города предстоял марш, и комбат поторапливал невыспавшихся солдат:
- Быстрее, что вы, как мухи по стеклу, ползаете. Снимайте крепления! Механики, проверьте все. Никаких остановок на марше! - Подполковник переходил от одной боевой машины к другой, нервно пинал носком сапога скаты.
За ним гурьбой передвигались офицеры, словно за каким-нибудь генерал-аншефом на старинном полотне. Для полноты картины не хватало только треуголок и бакенбард.
Майор Виноградов все допытывался:
- Задачи, товарищ подполковник, нам определены?
- Отстань, Виноградов! Какие задачи? Выдвинуться к городу... неуверенно отвечал Орлов. - Руководство республики обратилось с просьбой к армии помочь в защите мирного населения. Командующий округом доверил эту миссию нам...
- В Тбилиси тоже доверили! - мрачно произнес майор. - Десантников эсэсовцами после этого называли. Дебилизм, комбат, полнейший. Есть внутренние войска, милиция...
- Завел старую шарманку! - скривился точно от зубной боли Орлов. Расквартируемся, разберемся в ситуации, а потом поговорим на интересующие тебя темы. Не первый год кашу жуешь, ветеран воздушно-десантных войск, а зудишь похуже сварливой старухи. Пора привыкнуть разнимать дерущихся!
- За-дол-ба-ло, - по слогам произнес командир роты, - роль полицейского исполнять! В данный момент мы кому подчиняемся - Москве или местным деятелям?
- Конечно, Москве! - убежденно ответил Орлов. - Мы же - Советская Армия.
- Советская? - переспросил Виноградов. - Так какого рожна мы тут делаем? Ты ведь был, комбат, в Фергане. Кончилась советская власть в Средней Азии, а может, никогда ее здесь и не было. Всюду местные баи да ханы: захотят - помилуют, захотят - казнят! Мы опять, как в Афгане, крайними окажемся!
- Растрясло тебя в воздухе. Посиди в тенечке! - устало ответил комбат, хотя прекрасно понимал, что это горькая правда.
Пронзительный скрежет металла и вой двигателя "бээрдээмки" смешались в невыносимую для человеческого уха какофонию. Водитель одной из машин в спешке не справился с управлением и, вместо того чтобы плавно спуститься на твердую землю, забрал влево.
Боевая разведывательная десантная машина неуклюже, заваливаясь набок, падала, словно в замедленной съемке.
Наконец рухнула. Даже поврежденная, "бээрдээмка" продолжала испускать струи сизоватого дыма и вращать колесами.
Подполковник Орлов опрометью бросился к опрокинувшейся машине. Из люка высунулся по пояс водитель. Он хватался за зачехленный ствол пулемета, пытаясь выползти наружу, но что-то мешало ему это сделать.
Молодое лицо, страдальчески искривившееся от боли и испуга, было запачкано кровью.
- Сынок, ты цел? - Подполковник подхватил парня под мышки.
- Ногам больно... - простонал тот.
Подбежавшие люди обступили БРДМ.
- Зажало чем-то? - легонько потянул Орлов водителя на себя.
- Ошибся о рычаги управления... - прошептал солдат, стискивая зубы, чтобы не закричать.
Словно врач, принимающий роды, Орлов осторожно вытягивал парня из круглого отверстия люка. Ему пытались помочь, но он взглядом показал - не надо, я сам.
Видимых повреждений у водителя не было, но ноги безжизненными плетьми сорвались с кромки люка и, щелкнув каблуками сапог, упали на бетон взлетной полосы. Подоспевший санинструктор суетливо ощупывал солдата.
- Одеяла принесите! - закричал Орлов. - Шевелитесь!
В Мою машину его и в ближайшую больницу!
Тут появился человек в гражданской одежде, которого в суматохе никто не замечал. Несмотря на жару, на нем был официальный костюм-тройка. Мужчина наклонился к подполковнику и строго произнес:
- Ближайшая больница в городе. Но отправлять туда солдата небезопасно.
- Вы кто? - спросил Орлов.
- Второй секретарь обкома партии. Послан лично первым встретить вас! Слово "первым" чиновник подчеркнул голосом.