- Послать бойца - пусть сворачивают манатки? - осведомился Кучаев. Ему хотелось к жене.
Он предвидел обычную порцию вечерних упреков, плача, своих утешений и заверений бросить эту чертову армию, переехать к маме в Саратов. Зато потом будут благодарные объятия и сладкий омут постели.
- Откроем ворота. Впустим беженцев на свободную площадку у заваленного бункера. Куда их гнать? - с неожиданной злостью сказал Святой. - Поставь себя на их место.
Драпал бы ты с супругой по степи, наткнулся на служивых, а они от ворот поворот. Спасение утопающих, мол, дело рук самих утопающих: мы солдаты, у нас приказ! Мерзко, Кучаев!
Глядя на старшего по званию снизу вверх, лейтенант отодвинулся в тень, куда не доходил свет фонаря, и плаксивым голосом несправедливо обиженного ребенка заскулил:
- Ну что вы меня все поучаете! Жена пилит: "Ты не мужик, а тряпка! Место под солнцем для семьи найти не можешь. Сгноишь меня по гарнизонам", передразнил он супругу. - Ты благородству учишь! Хорошо, я пойду в казарму! Беженцев к себе пущу! Нормально? Доволен? Капаете на мозги! Застрелиться можно! Училище закончил. Думал, делом заниматься буду, а тут как пса на цепь посадили... - выталкивал из себя отрывистые фразы усталый лейтенант.
"Сейчас того и гляди расплачется. Мальчишка ведь совсем еще", - подумал Святой.
- Иди к жене! Я распоряжусь. А лучше посиди покури.
Женщины могут простить измену, но слабость никогда!
Француз один сказал. Большой дока по женскому полу!
- Французы - они в этом деле понимают, - вздохнул Кучаев. - Ты сам скоро отбиваться будешь?
- Разберусь с гостями, посты проверю. А что?
- Отгони дебилов моих, если заметишь, - смущенно попросил лейтенант. Дырку проковыряли в стене, подглядывают.
Беженцев было восемь человек. Глава семьи - невысокий коренастый мужчина - сидел у костра, подогнув под себя ноги. Его два сына-подростка, дочка лет шести и еще одна женщина, родственница жены, перекладывали скарб, разворачивали узлы, грели воду в мятой жестянке. Рядом с мужчиной примостилась его жена с грудным ребенком на руках.
Заметив Святого, мужчина встал, шагнул навстречу и достал из накинутого на плечи пиджака маленькую книжицу.
- Здравствуйте, товарищ начальник, - сказал он приветливо. - Вот мой паспорт.
Святой машинально взял документ, повертел его в руках и вернул, не раскрывая.
- Из Оша? - спросил он.
Мужчина кивнул.
- Четвертый день идем. В Узгенский район к родным хотели попасть, да вот заплутали... Подайте чая гостю! - с остатками былой восточной властности крикнул он женщинам.
- Да нет, что вы... Да не стоит... - совсем не по-военному забормотал Святой.
Изможденные лица, перепуганные глаза мальчишек, съежившиеся словно в ожидании удара женщины были немым укором для офицера-спецназовца.
Они как бы вопрошали: "Что происходит с нами? Почему ты, солдат, обутый, одетый и накормленный за наши деньги, не смог уберечь нас, заставил скитаться под открытым небом?"
Излишняя вежливость офицера насторожила беглецов.
Мужчина засуетился:
- Мы передохнем до утра и уйдем. Ноги гудят, и дети устали.
- Покормить их есть чем? - Рогожин протянул руки к костру.
- Напуганные, ничего не хотят, - робко улыбнулась женщина с девочкой на руках.
Семья Али Сулейманова скиталась не первый год. Ее глава рассказывал у костра свою печальную историю. Родителей Али выслали с Кавказа в сорок четвертом, когда Сталин объявил турок-месхетинцев пособниками немецко-фашистских оккупантов.
Этот народ обосновался в Ферганской долине и уж не помышлял о возвращении на историческую родину. Жили богато, но давался достаток кровавыми мозолями.
Летом восемьдесят девятого года Али в одночасье лишился дома и имущества. Семья спаслась, укрывшись у соседей-узбеков, а стариков не уберегли. Отец отказался уходить, вместе с ним осталась мать, не пожелавшая бросить на произвол судьбы подворье и своих любимых мохноногих кур редкой таиландской породы. Куры служили предлогом. Ей просто хотелось быть рядом со стариком.
Родителей Али нашел повешенными на старой чинаре, которую отец посадил перед тем, как заложить фундамент дома.
- Больше тысячи семей бежало из Ферганы. Мы подались в Ош, к сестре жены, - говорил мужчина, глядя куда-то поверх Святого. - Муж ее умер от рака. Хлопковые поля опылял ядохимикатами. Дом остался пустой, без хозяина...
За что Аллах гневается на нас? Принесли беду и к ней!
История повторилась в Оше с точностью до мелочей. Активисты "Ош аймагы" взяли семью Сулейманова на заметку, внесли в свои черные списки подлежащих выселению с исконно киргизской земли. Ночью в окна летели камни. "Москвич", на котором удалось уехать из Ферганы, раздолбали монтировками. Ломали на глазах у хозяина и вызванного наряда милиции.
- Я держался до последнего, - тягуче, нараспев говорил Али, - надоело бегать. Намаз совершал пять раз в день, просил заступничества у Аллаха. Мы же с киргизами единоверцы, мусульмане. Меня на работе мастер-киргиз предупредил: "Бегите, ночью вас жечь будут..." У него сын, студент пединститута, с волками из "Ош аймагы" связан. Решил я принять смерть. Встретить сволочей и хоть одному перегрызть глотку зубами. Из-за детей ушел. Кто о них позаботится? Опять все бросили, некогда было собираться. Мастер о погроме перед концом смены сказал. Вроде и совесть чиста, и свои не заподозрят!
К костру подошел Голубев.
- Можно, я с вами посижу? - спросил он у женщин, а не у командира.
- Василий, ты чего полуночничаешь? - удивился Святой и подвинулся. - Не выспишься...
- Вас долго не было, забеспокоился! - У сержанта на плече висел автомат, и сыновья Али, как все мальчишки, безотрывно глазели на оружие.
- Уважают вас солдаты, командир! - отметил мужчина. - Беспокоятся, ишь ты! Моему старшему через год идти служить.
- Я тебя не оставлю! - воскликнул черноволосый юноша.
Отец с умилением посмотрел на первенца.
- Жеребенок! Брыкается! Мальчик, а уже волосы седые мать заметила. Знаете, как лошади своих жеребят от волков отбивают? Становятся кругом, мордами внутрь, а задними ногами наружу и бьют волка копытами, жеребят мордами придерживают, закрывают им глаза, чтобы серого не испугались. Отгонят волка, тумаков навешают, и самый сильный конь гонит его, пока не затопчет. К чему это я? - растерянно вымолвил Али. - Не справиться мне с волками...
- Брось, папаша! Мы эту сволоту к ногтю прижмем. Аж сок из них брызнет, - рассек кулаком воздух Голубев. - Стаю одну уже погоняли маленько с товарищем лейтенантом и ребятами.
Мужчина помолчал. Видимо, он собирался с мыслями, чтобы сказать что-то важное.
- До вожаков, матерых волков, вам не добраться, парень, - наконец произнес он с расстановкой. - Они людей стравливают, кровопусканием занимаются! Дурачье с дубинами их приказы выполняет! Я человек темный, необразованный, университетов не кончал, но, по моему разумению, Москва слабину дала, вот местные начальнички и зашевелились, унюхали, что всю власть к рукам прибрать можно.
Надо только науськать молодняк неопытный, указать им врагов, резню устроить, а потом всем сказать: "Видите, что без хозяина делается. Аида к нам под крыло!" В России, может, и по-другому, а у нас вот так...
С Али Святой проговорил до утра. У жены Кучаева одолжил бутылку водки, приказал Голубеву принести три картонных ящика с сухпаем и расчистить место в казарме для женщин и детей.
Утром турки засобирались в дорогу, но по рации пришло сообщение о волнениях в Узгене. К тому же у крошечной годовалой дочери Али поднялась температура.
Кучаев равнодушно согласился с тем, что беженцев надо оставить, пока все более или менее не утрясется и не выздоровеет ребенок. Лейтенант заявил:
- По фигу мне все! И склады эти, и армия, и.., и все вообще!
Присутствовавший при сем Голубев меланхолично отметил:
- Жена не дала! Страдает мужик!
Сержант взял под свою опеку больную девочку. Принес матери баночку барсучьего жира, присланную отцом-охотником, собственноручно растер тело ребенка и раздобыл у жены Кучаева пачку дефицитного, как и все лекарства, аспирина.