— Генерала Банникова? — Святой не скрывал своего удивления. — Генерал играет по-крупному и наверняка забыл о твоем существовании. Может, пора и тебе перестать о нем думать?! Посмотри вокруг. Мне иногда кажется, что, пока мы воевали, кто-то подменил нашу Родину, подсунув взамен никому не нужную рухлядь. Кому и за что ты собираешься мстить? Проворовавшемуся генералу или, может, себе за прошлую слабость и беспомощность перед ложью и предательством?
Лицо Новикова превратилось в гипсовый слепок. Виктор застыл, сидя в кресле напротив с видом человека, приговорившего себя к смертной казни. Он не спорил, не пытался возражать, а молча смотрел на Святого, и от этого взгляда тому становилось не по себе.
— Не замечал раньше, чтобы ты умел так красиво говорить!
Новиков закурил, стряхивая пепел на газету с рисунками Дмитрия.
— Только знаешь, сколько на зоне таких, «со смыслом», и каждый норовит залезть в душу?
— Оставь Банникова, Виктор! — Святой сделал последнюю попытку прорваться сквозь невидимую преграду, ставшую между ними. — Тебе сейчас нельзя мстить. Я знаю по себе: раз ступив на этот путь, с него не свернуть. Это только кажется, что, увидев смерть врага, ты найдешь облегчение.
Ложь, все ложь! Посмотри на меня. Моя жизнь превратилась в полет пули, пущенной наугад. Она проходит сквозь одного негодяя, второго, третьего и не остановится, пока не расплющится о бетонную стену. Но твоя война давно закончилась…
— Ты не сможешь меня переубедить! — В голосе Виктора послышалась горькая нота. — Я не могу, да и не хочу ничего менять. Слишком поздно!
— Генерал все равно не уйдет от причитающегося ему куска свинца! Зло часто остается безнаказанным, но только не в этот раз! — Святой говорил, а сам чувствовал прилив сил, внутреннюю убежденность в правоте своих слов. Не марай больше руки кровью. Этот груз не под силу унести простому человеку…
Внезапно все оборвалось. Виктор еще не успел ничего сказать, а Святой почувствовал, что проиграл.
— Не становись на моем пути, Рогожин! Банников мой, и я не намерен его ни с кем делить! Надеюсь, это ясно?
Новиков резко поднялся из-за стола.
— Можешь и дальше играть героя, пытаясь догнать этот винтокрылый кусок дерьма! Вдруг на том свете тебя и вправду запишут в святые, чем черт не шутит?! Но если попробуешь убрать генерала — пеняй на себя. Сдохнешь вместо него!
Он — мой!
Виктор изо всех сил ударил кулаком по столу.
— Откуда ты узнал про вертолет?
Святой безуспешно пытался погасить в душе накатившую обиду на друга, теперь уже, судя по всему, бывшего.
— Колька успел проболтаться. И про сухогруз, на котором Банников собирается дернуть в теплые страны, и про то, как вас подставили. Твой приятель не в меру болтлив для подобного рода дел.
«Не стоило Николаю рассказывать Новикову о наших намерениях и уж тем более о том, что Петр Михайлович Банников жив-здоров и скоро покинет родные края», — подумал Святой.
Виктор по-своему оценил молчание Рогожина.
— Не ругай его, — попросил он. — Парень уже второй раз здорово мне помог. Передай Кольке, что я у него в долгу. Ну, мне пора.
— Ты уходишь?
— Выходит, что так.
Друзья замолчали.
Они все еще были вместе после стольких лет разлуки, но каждый из них уже сделал свой выбор.
Сколько раз Новиков представлял себе эту встречу, а теперь он бежал, так и не сказав чего-то самого важного, что хранил долгие годы. Только несколько шагов отделяли Виктора от дверей, и все-таки он не смог заставить себя уйти, не пожав руку Святому.
— Прощай! — Холодные жесткие пальцы сжали протянутую ладонь Дмитрия. Жаль, что ты не успел встретить меня у зоны.
— Все еще впереди, командир, вот увидишь!
Святой грустно улыбнулся.
Уже на пороге Новиков обернулся.
— Да, кстати. В квартире оставайтесь сколько надо.
Я предупрежу хозяина.
Бросив на столик под зеркалом связку ключей, он вышел.
У рядов колючей проволоки Находкинского порта было сумрачно и тихо. Дальше начинались несколько метров «мертвой зоны», представлявшей собой сплошную яркую полосу света, за которой снова была спасительная темнота.
Справа виднелась вышка с охранником, слева поднималась кирпичная стена ангара высотой с пятиэтажный дом.
Святой первым начал подъем по почти отвесной стене.
Следом, кряхтя, карабкался Колька.
Им пришлось подниматься на самый верх. Где-то на уровне третьего этажа оказалось окно. Звон разбитого стекла прозвучал оглушительно громко.
Через мгновение он снова был на земле, но стоило ему сделать два-три шага, как нога за что-то зацепилась.
Хорошая реакция и армейская привычка всегда быть наготове сделали свое дело: Святой устоял там, где любой другой рухнул бы как подкошенный. Он протянул руку в темноту и тут же ее отдернул. Рядом с ним, уткнувшись мордой в край тюка, лежала собака. Кровь из перерезанного горла еще не успела засохнуть, и клочья шерсти торчали во все стороны. На ощупь пес был похож на вшитый в матрас кусок свинца.
Заметив собаку, Серегин поморщился:
— Кажется, здесь побывал твой приятель. Просто удивительно, как он всюду успевает.
— Это не он, — уверенно возразил Святой. — Новиков обошелся бы без крови.
Эти слова неожиданно разозлили Кольку.
— Не понимаю тебя, командир! Какой-то бывший зек…
Извини, бывший «афганец», держит нас за мальчишек. То, блин, сидит, душу изливает, прямо наизнанку ее выворачивает, а то вдруг бац — и нет его. Прямо человек-невидимка!
— Все сказал? — оборвал друга Святой и, не дождавшись ответа, сухо добавил:
— Не кипятись, Колька, и на Виктора не злись. Тебе его все равно не понять.
Он закрыл глаза, прислонился спиной к металлическому боксу и постарался расслабиться.
«В конце концов, — подумал Святой, — я ничем не отличаюсь от Новикова. Может, Голубев и был прав, когда ударился в религию, хотя, как пел Высоцкий: „В гости к богу не бывает опозданий“. Если бы Банников помнил об этом, он не стал бы так спешить оторвать кусок пожирнее от армейского пирога. Его подставили, и теперь жизнь Петра Михайловича стоит совсем ничего — всего-то несколько тысяч „зеленых“. Пустяк по сравнению со спокойной старостью среди антикварной рухляди».
— Впрочем, — прошептал Святой, — моя жизнь обойдется и того дешевле.
И тут же одернул себя. Не в его натуре было скулить. Еще в Афгане, а потом в Чечне Святой понял простую вещь: важно не сколько лет ты прожил, а как.
— Говорят, что люди, которые много думают о смерти, обычно долго живут… — обиженно пробурчал Серегин и вдруг замолчал.
Святой тоже услышал шаги. Внезапно в проходе появился человек. Незнакомец шел осторожно, всматриваясь в темноту.
«Это не охранник», — понял Дмитрий.
— Нехорошо мучить животных. Разве тебе мама об этом не говорила? — тихо сказал Святой, не выходя из тени.
Человек вздрогнул от неожиданности, но вместо того, чтобы броситься бежать, остановился.
— Что ты имеешь в виду? — спросил неизвестный.
— Он имел в виду мертвую собаку в ангаре недалеко отсюда, — добавил Колька, давая понять, что Святой здесь не один.
Наступила долгая пауза.
Незнакомец оказался высоким худым парнем лет двадцати пяти с длинными волосами и узким злым лицом, на котором самой запоминающейся деталью, безусловно, был нос, согнутый у основания буквой «Г».
— Я решил попутешествовать немного, а здесь подвернулась эта драная псина, — возбужденно заговорил он.
— Эй, убери пушку! — крикнул Серегин, заметив, как в руке непрошеного собеседника тускло блеснул металл, и решив, что это пистолет.
Удар в челюсть — и незнакомец рухнул на четвереньки.
Парень попробовал было подняться, но Колька вторым ударом уложил его плашмя.
Нагнувшись за оружием и мысленно прикидывая, как он сможет им воспользоваться, Серегин увидел, что парень сжимает всего-навсего длинный металлический фонарик китайского происхождения. Кольке стало неловко.
— Вставай! — сказал знаток рукопашного боя. Затем он помог незнакомцу подняться и аккуратно поставил его, прислонив к боксу. — Постарайся в следующий раз соображать быстрее.