— Да? Но неприятностей ведь все равно не избежать!
Банников усмехнулся:
— Когда у тебя будут большие деньги, у тебя останутся только маленькие проблемы…
При виде капитана матросы перестали кричать и расступились. Петр Михайлович лишний раз отметил про себя, что здесь нет ни одного нормального лица. Не нужно было быть хорошим физиономистом, чтобы распознать в стоящих на палубе самую гнусную банду отъявленных негодяев, которая когда-либо собиралась.
У решетки вентилятора лежал человек. Его голова была повернута набок, отчего Банников вначале решил, что у парня сломана шея. Но тут несчастный сделал попытку подняться. Из толпы взметнулось несколько ног. Раздались глухие удары.
— Хватит! — рявкнул капитан, и все тут же прекратилось. — Кто-нибудь знал, что он на «Соколе»?
Один из избивавших с выступавшей вперед узкой челюстью сказал:
— Нет. — И сделал шаг вперед.
«Дурачок, — подумал бывший генерал-майор о лежащем в крови парнишке. Выучили говорить правду на свою голову. И вот плоды».
— Что он еще сказал?
Матрос замялся:
— Мы мало-мало перестарались.
— Я же предупреждал!
— Такое дело… — продолжал красавчик. — Этот фраер базарил, будто на «Соколе» еще кто-то плывет.
— Кто? — насторожился Банников.
— Непонятно. То ли «афганцы», то ли «контуженые». Он и сам толком не знает, так как видел их всего раз в порту.
Мужики вроде бы собирались взорвать сухогруз.
Узкобородый ткнул носком бездыханное тело.
— Взорвать «Сокол»? — недоверчиво переспросил капитан.
Банников забеспокоился.
— Я знаю по крайней мере одного человека, который на это способен, сказал он вполголоса и, уже обращаясь к команде, громко произнес:
— Проверьте груз. Если увидите что-нибудь подозрительное, сообщите капитану.
— А что с этим?
— А что вы обычно делаете с мусором?
Больше вопросов не было.
— В чем дело? — набросился на Банникова капитан, когда они остались вдвоем.
— Ты же слышал.
— Я насчет этих «контуженых». Что тебе о них известно?
Банников только покачал головой:
— Я думал, он будет один, но, видимо, ошибся. Впрочем, — он взял капитана за ворот рубашки и слегка надавил на грудь, — ты можешь быть вполне спокоен. Кто они такие?
Так, пара козявок!
— Парень, который валялся у крана, говорил, что эти козявки собираются взорвать корабль!
— Скорее всего Рогожин попробует избавиться от груза.
— Кто этот Рогожин?
Петр Михайлович уже совершенно успокоился и теперь разглядывал свое лицо в зеркале, которое висело в каюте капитана.
— Забудь о нем! — отрезал бывший генерал.
— Если я правильно понял, ты предлагаешь мне забыть о человеке, который хочет отправить нас всех на дно?
— Именно.
— Гениально! У вас в ГРУ это, кажется, называлось — правильно оценить ситуацию?
Банникова перекосило.
— Я действительно ошибался. Ты такой же болван, как и твоя команда.
— Что ты сказал?! — угрожающе переспросил капитан. От ярости он покрылся красными пятнами.
Банников невозмутимо сел на край стола.
— Что должны сделать два человека, чтобы потопить такую кучу металлолома, как «Сокол»? В твоей голове осталось хоть немного здравого смысла или ты окончательно…
На какое-то время в каюте наступила тишина. Но когда капитан собирался согласиться с доводами Банникова, в дверь постучали.
— Входи! — прохрипел хозяин каюты.
На пороге показался все тот же узкорылый, но он выглядел не так решительно, как прежде. Матрос явно был чем-то напуган.
— Ну, в чем дело?
— Мы нашли что-то похожее на, мину.
— Где?
— В первом грузовом.
Банников встал.
— Сволочь! Ну ничего. Рогожин скоро убедится, что это была его последняя ошибка. Надеюсь, — Петр Михайлович пристально посмотрел на матроса, — вы не пытались разобраться с механизмом взрывателя?
Вместо ответа где-то на носу сухогруза раздался взрыв.
Узкобородый схватился двумя руками за косяк и ошалело озирался вокруг.
— Это и есть твои козявочки?! — иронично заметил капитан.
Он достал из ящика стола «Макаров», проверил, заряжено ли оружие, после чего сунул пистолет за пазуху и вышел.
За ним последовал Банников.
Дело начинало принимать нежелательный оборот.
Российская подводная лодка «Ушаков» класса «Эхо» поднялась на глубину перископной антенны для сеанса геосинхронной связи. Двигатель субмарины издавал едва различимый шум.
Плавание прошло без приключений. Даже желтуха у акустика на поверку оказалась пустяковым желудочным расстройством, чему судовой врач был несказанно рад.
— Не расстраивайся, — в шутку успокаивал его капитан. — Ничего, в следующий раз обязательно вырежешь аппендицит.
Врач только улыбался, в душе благодаря бога за такое снисхождение.
Капитан первого ранга Игорь Владимирович Гой понимал радость врача. Хорошо, когда все хорошо, и плохо, если наоборот.
«Ушаков» возвращался домой. Оставаться в этом районе было слишком рискованно. Китай в очередной раз выяснял отношения с Тайванем и исступленно бряцал оружием, почти как во времена председателя Мао.
А у американцев начинались ежегодные военные учения, которые они проводили совместно с Южной Кореей, а значит, очень скоро море вокруг будет просто нашпиговано подводными лодками Пхеньяна. Товарищ Ким Чен Ир, если хочет сохранить тепленькое местечко, доставшееся ему от отца, должен неусыпно следить за внешним врагом.
В советские времена «империя зла» могла себе позволить смотреть на подобного рода возню свысока. Теперь это называлось неблагоприятной стратегической ситуацией. А военное командование предпочитало ограничиваться наблюдением со спутника радарного слежения, отзывая корабли из опасного сектора. «Ушаков» был единственной российской подводной лодкой в этом районе Японского моря, и капитан Гой даже не догадывался, насколько серьезное испытание ждало его впереди.
Сделавшись с помощью Тютюнника матросом «Сокола», Новиков преспокойно перебрался на корабль. В назначенный час сухогруз вышел в море, и последние сомнения Виктора во всесилии «мусорного короля» окончательно развеялись.
На появление Новикова в команде особого внимания не обратили. Его зековский стаж был воспринят с должным уважением и к лишним вопросам не располагал. Кроме того, на «Соколе» оказалась еще парочка бывших зеков, пользовавшихся среди остальных матросов непререкаемым авторитетом. Последнее окончательно утвердило Виктора в том, что вся Россия давно превратилась в бескрайнюю зону, отчего на душе становилось особенно тошно.
О Святом Новиков старался не думать. Признать его правоту означало отказаться от собственного права на месть, от того, что помогало выжить все эти годы. Смерть Банникова должна была оправдать жизнь Виктора, смыть с нее горечь бессонных ночей и невысказанную тоску, засевшую занозой в груди. С генерала причитался долг за позор и унижения, за втоптанные в грязь мечты и клеймо лагерного «раба».
До сих пор Виктору казалось, что только месть избавит его от прошлого. Глядя на парящую над морем одинокую птицу, он в это больше не верил. Птица то взлетала высоко к небу, серпом крыльев рассекая воздух, то со стоном падала на хрустальный изгиб волны, то вдруг, словно очнувшись от страшного сна, снова решительно устремлялась ввысь.
«Так и я, — подумал Виктор. — Выбираю между жизнью и смертью и все никак не могу выбрать. Путаю самого себя, будто и впрямь верю, что в состоянии перековать судьбу заново. Только жизнь — не веревочка, того, что порвано, узлом не завяжешь!»
— Сначала вертолет, потом Банников! — Новиков вздохнул полной грудью, наконец ощутив себя по-настоящему свободным. — Вертолет — Банников… Только так, а иначе не имеет смысла.
Виктора больше не сковывало желание отомстить. Оно отступило, стало мелким и смешным.
«Жаль, что Святой с Колькой остались на берегу, — мелькнуло в голове у Новикова, будто он сам не сделал всего, чтобы именно так случилось. — Вместе разворотили бы это осиное гнездо в два счета».