— Чего же тебе надо?
— Венчания в церкви.
— По христианскому обряду?
— Да.
— Ты требуешь от меня слишком многого! — Артур отрицательно покачал головой. — Эта земля принадлежит Матери Богов! Здесь правит Дух Земли! Почему ты считаешь, что христианские обряды важнее тех, к которым здесь прибегали испокон веков? И почему я должен отдать себя во власть твоего Христа, пришлого и непонятного? Почему должен довериться ему?
— Потому что он несёт любовь, господин, — едва слышно ответила Гвиневера. — Прими его любовь, и тогда я смогу полюбить тебя…
— Чушь! Если ты не любишь меня сейчас, что изменится в тебе после христианского венчания? Ты станешь добрее? В тебе проснутся новые чувства? Или ты просто станешь послушнее и податливее? — Он вдруг рассвирепел. — Ты рассуждаешь, как бездумная девчонка! Последний дурак не сказал бы такую глупость!
Артур угрожающе сжал кулаки, взобрался на кровать и навис над хрупким девичьим телом, как огромный утёс. Гвиневера свернулась в комок, пытаясь укрыться от наступавшего кошмара, и притянула к лицу мягкие меха. Мужчина рывком привлёк её к себе и впился губами в её рот. Ответного поцелуя не последовало.
— В твоих глазах я вижу ужас и ненависть, — проговорил Артур, совладав с гневом. — Неужели ты искренне убеждена, что в этом мире что-то изменится, если люди уверуют в распятого на кресте человека, как в божество?
— Как в Спасителя…
— Нет никакого Спасителя!
— Так нельзя говорить… — Она едва не задохнулась от волнения и попыталась отползти от мужа, но Артур вцепился ей в плечи.
— Стой! Сегодня я хочу тебя! Сегодня ты не откажешь мне!
— Не надо… Это грех для меня…
— Нет никакого греха! Есть только польза и вред, только на эти две половины поделён мир! — Артур отбросил в сторону пышные меха и подтащил девушку к себе. — Пусть ты не любишь меня, но моё сердце кипит от любви. Никто и ничто не в силах затушить этот огонь. Ни твоё упрямство, ни твои мольбы…
Девушка прижала руки к груди. Тонкая белая рубаха, её единственный покров, придавала ей в темноте облик призрака, полупрозрачного и воздушного. Глаза лихорадочно блестели.
— Не противься мне, жена!
Артур властно опрокинул Гвиневеру на спину. Быстро сбросив через голову шерстяную тунику, он выпрямился — обнажённый, мощный, длинноволосый. Бледные лучи ночного светила, проникавшие в окно, лишь слегка очерчивали рельефные мышцы его крепкого тела.
— Я давно уже не юнец, чтобы завоёвывать любовь девицы, распушая перед ней пышный хвост. Я таков, каков есть…
— Да, господин мой, — едва слышно выдохнула девушка.
Он раздвинул её ноги, и она зажмурила глаза.
— Боже, прости меня…
Артур не стал грубо вторгаться в её плоть. Некоторое время он лежал рядом с Гвиневерой и тяжёлой рукой гладил её живот и груди, пробуждая в них трепет желания. Прикосновение шершавой ладони понемногу отогнало страх от девушки, но напряжение не покинуло её.
«Смирись, — беззвучно убеждала она себя, — смирись, ибо такова воля Всевышнего. Прими своего мужа, как должна принять законная супруга…»
Лаская её, Артур быстро наливался возбуждением. Гнев и ярость испарились, осталось только ощущение внутреннего нетерпения, зудящей дрожи под сердцем и предвкушение сладостного познания любимой женщины.
Её глаза распахнулись, и он увидел в них жидкое отражение луны, плавающее в слезах.
— Любовь моя, — проговорил он, — перестань терзать себя и меня. Отдайся мне…
— Бери меня! — Она опять зажмурилась, и крупная капля выкатилась из-под ресницы, оставляя на щеке влажный след.
Артур прикоснулся губами ко рту жены и навалился на неё всем телом. Его горячая твердь мигом прорвала девичье сопротивление и внезапно настолько заполнила Гвиневеру, что весь мир перестал существовать на мгновение. Ночная тьма сгустилась, воздух удушливо стянулся в узел и перехватил горло. Затем искрой прожгла боль, и всё тело покрылось испариной…
«Господи! Как же это? Что же такое со мной? Кто я теперь? — мысли бились в голове Гвиневеры, как насмерть перепуганные птицы, попавшие в силки. — Теперь уж я вовсе и не я. Теперь я переполнена чем-то неимоверным, разрушающим меня до основания, рвущим меня на части, забивающим меня до смерти! Какие незнакомые переживания…»
Время утекало вязко и мучительно. Тело понемногу свыкалось с новыми ощущениями и начинало осознавать происходившее. Сжавшееся было сердце стало биться ровнее, но тревога не отступала.
«Я осквернена… Прости, Господи, не по собственной воле пошла я на это…»