Маленький Джон сидел рядом и мычал себе под нос какую-то мелодию. Прислушавшись, я с изумлением понял, что главный бодигард, а по совместительству личный лейб-диверсант, пытается изобразить "Песенку про медведей" из "Кавказской пленницы", но только почему-то в миноре. Земля вертелась у него с таким надрывом, что мне стало до боли жаль медведей, которые, судя по всему, уже стерли шкуры об земную ось до самых костей.
— Не так, Джонни, — и я тихонько насвистел мотив в правильной тональности.
Но тот отрицательно помотал головой:
— Не, командир-король. Так петь будем, когда, эта, назад поплывем. С удачей, вот.
Логика была железной, и я не нашёлся, что возразить. А потому влюблённые из песни хоть и встретились раньше, но, судя по все увеличивающейся заунывности напева, не иначе как на похоронах…
… Утро тонуло в густом, точно манная каша, тумане, и, хотя посветлело, но видимость не то, что не улучшилась, а как бы не ухудшилась. "Морскую лошадь" было не видно — да что там! — не видно было даже носа нашего корабля. Кровавый покрутил головой, затем достал откуда-то маленький бронзовый гонг и несколько раз негромко ударил в него. Прислушался. Откуда-то ответил такой же звон.
— Старина Флайнт, — в черной бороде Моргена появилось отверстие, означавшее, вероятно, довольную улыбку. — Он идет за нами, след в след.
Какой след может оставаться на воде, мне не известно, но Джон тут же проверил слова Кровавого самым простым образом. Сложив руки рупором, он рявкнул:
— Эй, Милвил! Ты, эта, где?! Там?!
И тут же донесся ответный рёв:
— Здеся я! А ты тама?!
Я увидел, как исказилось лицо Моргена, и ткнул гран-сержанта-ат-армее в бок:
— Заткнись!
А через секунду Кровавый Морген яростным шёпотом втолковывал Маленькому Джону:
— Дурень здоровый! Да над водой звук лиги на три-четыре слыхать! А в тумане — и того дальше! Ты что, олух, demaskirovat" нас хочешь?!
Тот стоял, не возражая, понурив голову, опустив плечи, и всем своим видом выражал глубочайшее раскаяние. Морген купился на этот вид и закруглил свою лекцию о необходимости соблюдения тишины. Но на свою голову завершил этот спич вопросом: "Тебе всё ясно, obrazina?" Я не успел остановить ни Кровавого, ни Джона. Де Литль вытянулся и, осознав своё прегрешение, проорал: "Tak tochno, капитан, сэр!", от чего паруса хлопнули, а мачты чуть не согнулись. Поглядев на ошалевшего Моргена, я тихо заржал. Лучший вид подготовки бойцов к спецоперации — поднять им настроение…
… Бухта Бобиньи открылась нам внезапно. Амори де Керсоньяк уверенно привёл наши корабли, ориентируясь по только ему одному ведомым приметам, так что высадка наша произошла в тайне ото всех, кроме обитателей замка, разумеется.
Мажордом, пожилой седоусый ветеран, у которого отсутствовала кисть левой руки, собирался устроить пир, охоту и даже, кажется, бал по случаю прибытия господина вместе с высокими гостями. Но де Керсоньяк недаром грыз гранит солдатской премудрости под недреманным оком гран-сержанта-ат-армее. Он коротко глянул на мажордома, прошипев: "Oburel, salaga?", и тот, мгновенно осознав ошибочность своих предложений, умчался куда-то организовывать ночлег прибывших и маскировку кораблей.
Амори провел нас на смотровую площадку высоченного донжона. Пристально вглядевшись в легкую дымку на горизонте, он уверенно махнул рукой:
— Шербур там, tovarishch командир.
Все стоявшие на площадке посмотрели в ту сторону. Затем Эбрил Шорс, ефрейтор "Отдельного Валлисского Ударного Батальона Героев, Презрительно Смеющихся Смерти В Лицо, имени Святого Чудотворца Давида из Вэллиса", кашлянул и спросил:
— Рядовой, как тут с дорогами до Шербура? По прямой идти — тяжело будет, так что…
Де Керсоньяк неожиданно окрысился:
— Не просто "рядовой", а "tovarishch рядовой body-guard Взвода Охраняющих Жизнь Дорогого И Всеми Любимого Повелителя", tovarishch efreitor!
Шорс согласно кивнул, повторил требуемое обращение, и Амори принялся подробно описывать ему пути к Шербуру. Две дороги и пять тропинок. Какое-то время я тоже прислушивался, но быстро запутался во всех этих Эльвилях, Эовилях, Сюльвилях и плюнул. Кроме того, меня заинтересовала одна забавная деталь…
— Джонни, а позволь спросить. Де Керсоньяк сказал, что он теперь в твоем взводе, а ты же, сколько я помню, никого кроме родни не берешь? Как так?
— Так эта… и не беру… — сообщил Джон, помолчав. — А чё?
— А как же Керсоньяк?
— Так он… эта… почти родня. Вот вернемся… эта… свадьбу сыграем… Я, стал быть, с Бетси, — тут он тяжело вздохнул, — а Аморька — на Ашли…